Семь видений богатыря Родиполка - Анастасия РУТТ

— Ну, коль люб тебе, то помехою не буду. Ладу желаю да жизни долгой, пусть мать-судьба помогает, добра вам дает. Только одно скажу я, — резко сказал Родиполк, запрыгивая на лошадь, — в повозку да сани не садись.

Он не видел, что она на то ответить хотела, натянул поводья что есть силы, аж лошадь на дыбы встала, да, не оборачиваясь, ускакал. Доскакав до конца деревеньки, он остановил свою Синявку, успокоив ее и свой дух.

«Неспроста ты, Ханга, сетовала на мой дух, — думал Родиполк с болью да печалью, — раним он, дух-то мой, раним. Ох как раним!»

Он соскочил с лошади на землю, чуть отойдя, лег на спину, подложив руки под голову. Закрыл глаза. Ох, Ханга-прародительница, отвержен я, горестно думал Родиполк. Отвернулся от меня людь да невеста моя названа. Что ж теперь-то будет? Али скажешь мне то? Но Ханга молчала. Нет ответа от прародительницы, нет совета ему. Знать, самому надобно решить все, спрос делать, да и самому ответ давать. Богатырем-то теперь и не быть мне, знают ведь меня как ведуна да кудесника, думал. А кудесник из меня какой? Вспомнил Родиполк мудреца Ворисея из Непущего леса. Да ведь неспроста-то он все говорил, вроде бы и не слыхивал мой ответ, знал-то мою судьбу-судьбинушку, знал… Родиполк-то все уже решил, видно, не уйдешь от того, будет он подмастерьем у кудесника великого, а после уж и сам таким станет.

На обратном пути молодец решил наведать мать свою да дядьку Журбу. До самого полудня в избе было пусто. То, наверное, дядька Журба в поле, а мать ему еду понесла, решил Родиполк да стал ждать. По обеде дядька вернулся, но с ним была не мать Родиполка, а новая жена Журбы. Не мать-то теперь хозяйкою была, а новая молодица, все на свой лад делала. Увидев Родиполка, дядька Журба застыл на месте, а после сел рядом с ним на придворке. Оба молчали. Сердце-то не обманешь, все оно знает. Как же он, Родиполк, не понял того, когда знамение увидел тревожное? Все он о князьях печалился, а не о матери своей. Что уж тут, все уж сделано судьбою Макушою да Леть-рекою. Журба начал опервый.

— Нет матери-то твоей, Любы-то, ушла она с Морою. Как поехал ты, так все места себе не находила. Каждый день она к лесу ходила, все думала, что вернешься. Как дитятко привела, так совсем Люба печальна стала, ничем ее не развеселить было, и дитятко не тешило. Перед смертью все о тебе вспоминала, что не свиделась с тобою да прощальное слово не сказывала. К лесу она ходила, да так и умерла там. — Журба замолчал. Делить-то теперь уж нечего, спору тут уж и нет никакого. — Так по осени и умерла, а следом — и дитятко наше, Яся. Да по неделе за ней Яся и пошла.

— Давно ли? — спросил Родиполк, хотя сам уже знал, когда это все было.

— Две Макуши прошло, — ответил дядька со вздохом.

— Хозяйку новую привел? — равнодушно спросил Родиполк.

— Привел, — ответил тот, — одному-то негоже жить. Ежели есть нужда, то живи в избе, я перечить не буду.

— Нет, Журба, — тихо сказал Родиполк, — поеду я. Судьбу-то не обманешь.

Провожал Журба Родиполка с дружкою своею, младою девкою Сияною. Дружка его хлеба да зерна дала, чтоб всегда о роде помнил да о родимой земле-матушке. Напоследок Журба заплакал да обнял его, уговаривая вернуться. Но молодец уж знал, что возврату ему не будет.

Родиполк подъехал к лесу, поклонился ему, как и одва года назад. Как и тогда, увидал он маленьку стежку, да поехал по ней. Лес-то этот разросся, стал большим да густым. Много новых младых деревьев выросло, много старых сломали буйные семь ветров и их отец, ветер Вохтр. В глубине леса, поодаль, стоял ничем не сломленный сильный и могучий дуб. Деревья-то разные округ него выросли да окружили его. Но дуб им не поддался, все стоит упрямо, с места не сдвинется, силу свою от земли набирает да ветви упрямо раскидывает. Хоть и стал ты могуч да велик, все равно ты один, род свой не продолжил, детей не прижил. Не стоят рядом с тобою детки твои — тоненькие дубочки, не помогают тебе, не оберегают, да не продолжают род свой. Не делают тебе веселья да радости. Видно, судьба тебе быть могучим, но одному на целом свете. Но добро ты делаешь, тень даешь да прохладу. Любой путник в тени твоей отдохнуть может. Так то и мне такая доля, один буду я, но от помощи моей люди жить будут да добро наживать. Так решив для себя, поехал Родиполк к старому кудеснику Ворисею.

Ехал он теми же дорогами, как и ранее, проезжая Белград, где правил младой князь Шум, после уж Печерский град, где правил Вольха Вениславович. Град рос да ширился. Издалече было видно новые избы да терема. Решил он заехать к князю Вольхе да опоследнее слово сказывать, ведь неведомо когда они свидятся.

Родиполк приехал к Вольхе Вениславовичу. Там как раз готовились к смотринам девиц, выбирать для Светлолика нову дружку. Вольха был рад Родиполку, принял с почетом, разделил с ним свой округлый хлеб. И Родиполк тому был рад. Но подметил Вольха, что глаза его ясно-зеленые не блестят да не играют живостью, не сверкают, как та капля росы на листве по Макуше. «Тоска в духе его, тоска», — подумал о том князь, глядя на младого богатыря. Ту тоску я твою разведу да развею, будешь со мною девок выбирать Светлолику, то и развеется твоя печаль-тоска, — думал о том Вольха. — На красу девок посмотришь, да будет тебе веселее».

— Ты мой сынок названый, — обратился к Родиполку княже Вольха с хитрым взглядом, — то на ноченьку еще останься да денек побудь, развей мои горести старческие.

Родиполк долго и внимательно смотрел на Вольху, словно все его думы прознал. От того взгляда его пристального княже отвернулся да плечами сильными передернул. Родиполк горько усмехнулся, но князю дал согласие.

Поутру шли смотрины невест, выбирали жену старшему сыну князя. Невесты те были из разных краев да из разных народов. Были они, как и их народы, отличны друг от друга. Светлолик сидел возле свого отца Вольхи по праву руку. Каждая невеста подносила округлый хлеб на полотнище с обережной вышивкою. Было их всего осемь, разные, да и держались они по-разному. Все, окромя одной, в глаза не смотрели, стояли зардевшись. А одна девица — дочь князя Лахтича, Златоуста, — стояла прямо да в