Обретенная любовь - Гайя Алексия

где бы я ни находился. Лучше бы я провел это время в изоляторе, лишь бы не знать, что оно уже наступило. Еще это значит, что со Дня благодарения прошел всего месяц. Какой-то гребаный месяц.

– В общем, идите в душ. И в рождественский вечер телефоны в качестве исключения будут доступны до полуночи, вам стоит этим воспользоваться. Ваш жетон все еще при вас?

Да, он не покидал мой карман.

* * *

– Так, есть вы не будете до завтрашнего утра, и это к лучшему. Слишком ранний и слишком быстрый прием пищи опять обернется рвотой. А завтра старайтесь не глотать слишком быстро, иначе ничего хорошего не ждите, ладно?

Я молчу в ответ, натягивая рукава своего комбинезона, и соскакиваю с носилок. Я стою прямо рядом с ней. Я выше, так что ей приходится поднять голову вверх, чтобы мне улыбнуться.

– Пожалуйста, больше никаких безумств, мистер Доу. Я не смогу каждый раз вам помогать.

Вваливаются охранники, чтобы сопроводить меня в душ, доктор уступает им место.

– И счастливого Рождества, – добавляет она.

Я бы хотел ее поблагодарить, но из открытого рта так ничего и не выходит, поэтому я награждаю ее вымученной улыбкой и скорее отворачиваюсь, не поняв, успела ли она ее заметить. В любом случае я сделал все, что мог.

* * *

– Не задерживайся тут, Доу, у тебя три минуты на душ! – сообщает охранник, заталкивая меня в кабинку.

Я скидываю с себя одежду быстрее пули и, когда вода, пусть даже холодная, касается моих плеч, испускаю возглас облегчения. Черт, как же хорошо помыться! У меня нет мыла, да и черт с ним. Я просто стою под струями воды и растираю кожу до красноты.

Охранник кричит, чтобы я выходил. Прикрыв свои причиндалы руками, я перебегаю в угол, чтобы надеть чистую одежду, которая уже дожидается меня. Не забываю я и о том, что нужно переложить жетон на телефонный звонок в новый комбинезон. Затем мы выходим из душевой. Я чувствую себя почти нормально: малая толика человечности немного приподнимает груз, давящий на мои плечи последние несколько недель.

Место для звонков напоминает гостиную. Отовсюду слышатся восклицания, смех, плач или обсуждения. Часы на стене под потолком, защищенные решеткой, показывают, что уже перевалило за одиннадцать вечера.

На входе, в комнатке за решеткой, сидит все та же маленькая старушка, общающаяся со мной на языке жестов. И в этот раз ничего не меняется.

– Рада снова тебя видеть, мальчик мой, – говорит она жестами. – Где твой жетон?

Я достаю из кармана пластиковый прямоугольник и передаю ей. Она берет его с улыбкой.

– Три минуты. Сначала набираешь код штата, а потом номер телефона. У каждого аппарата есть список кодов, – поясняет она. – У тебя три попытки, потом все.

Старушка указывает на телефонный аппарат под номером восемь, а потом добавляет:

– Для тебя – четыре попытки. Только, пожалуйста, больше никаких мятежей. Даже здесь есть люди, которые переживают за тебя, малыш…

Я быстро отворачиваю голову и направляюсь к старой деревянной табличке с цифрой восемь.

Комната довольно большая и поделена на отсеки, в каждом на стене висит телефонный аппарат, отделенный перегородкой от соседнего. Все перегородки исписаны круче, чем туалет у Гуза. Телефоны висят такие же, как в Куинсе: с отметинами от острых предметов, злыми посланиями и кое-как подлатанные после того, как их несколько раз вырывали из стены. Я чувствую себя практически дома, когда усаживаюсь у аппарата номер восемь. Он расположен в самой глубине, и здесь немного тише, чем в остальных кабинках.

Я снимаю засаленную трубку и прислоняю к уху. В ней звенит гудок.

Не знаю, зачем делаю это. Даже если все получится, я и трех слов не смогу связать. Черт, руки дрожат…

Я кладу трубку обратно, она клацает об аппарат. Я закрываю глаза и запрокидываю голову. Дыши, парень… Попытайся хотя бы раз! Не настолько же ты напуган!

Опустив голову, я смахиваю волосы, упавшие на глаза. Смотрю в упор на телефон, от которого разит напряжением. Сделать звонок – это же так просто, черт возьми. Почему у тебя не получается, кретин? Мне жарко, и все кругом разговаривают слишком громко. У меня никак не выходит сконцентрироваться. Да и черт с ним, все равно немые не общаются по телефону.

Я встаю и иду обратно. Никто не обращает на меня внимания. Я просто гребаный неудачник.

– Эй, ты куда?

Я останавливаюсь перед старушкой. Пытаюсь успокоить дыхание, но от меня, должно быть, воняет поражением за много километров.

– Что происходит? – жестикулирует она.

Сжимаю зубы и впервые за долгое время отвечаю ей тремя смазанными короткими жестами, отведя взгляд:

– У меня не получается.

Она вздыхает.

– Телефон не работает? – спрашивает она.

– Не знаю, я не смог заставить себя набрать номер, – жестикулирую я в ответ.

Я ухожу. Тем хуже. Я захожу в коридор, ведущий к решетке, чтобы выйти отсюда.

– Я могу позаботиться о том, чтобы ты забрал свое письмо. Но только при условии, что ты позвонишь своим родным, – кричит она издалека.

Меня шантажируют?! Да ты издеваешься, старуха! Я разворачиваюсь и прохожу мимо нее, опустив голову вниз, а руки погрузив в карманы. Кабинка номер восемь.

Я тру лицо. Давай, Тиг, сейчас ты будешь говорить!

Я снимаю трубку и прикладываю к уху. Громко дышу и поднимаю трясущуюся руку, чтобы набрать единственный номер телефона, который знаю. Указательным пальцем я нажимаю на потертые металлические кнопки. Секунды тянутся долго, на пределе того, что я могу вынести. Почему я так напряжен? Это ведь всего лишь телефонный звонок, вашу мать!

Вдруг звучит гудок ожидания ответа. Он повторяется еще и еще, но трубку никто не снимает. Вот дьявол!

Я тяну руку к аппарату, чтобы сбросить и, не отнимая трубку от уха, набираю еще раз. Все еще без ответа. Следующая попытка – снова неудача. Напряжение нарастает. Почему никто не отвечает, черт возьми?

Я резко кладу трубку и пытаюсь восстановить дыхание. Дыши, парень!

Последний шанс.

Если и в этот раз ответа не будет, значит, я проделал все это зря. Я в четвертый раз набираю номер. Через мгновение звучит гудок. Если никто не снимет трубку, я сойду с ума. Если никто не снимет трубку, я разобью к чертям этот телефон!

Глава 40

Елена

Я сижу на уголке стола и смотрю, как остальные готовятся к празднику. Их улыбки едва ли касаются меня. Еще до прихода гостей родители попросили меня хотя бы изобразить, что я рада Рождеству. Но я сказала, что без Тига это невозможно. Папа вздохнул,