В любви и на войне - Лиз Тренау

– Сесиль – мадам Вермюлен – убирала в их комнате и нашла книгу. Внутри имя и берлинский адрес мальчика. Морис, когда они вернулись, показал ей книгу и открыто спросил. Женщина признала, что это правда. И она искала вовсе не племянника, а своего сына. Они – немцы, а не швейцарцы, как она говорила. Поэтому он велел им немедленно покинуть его гостиницу. Для спокойствия других гостей, понимаете?

– Почему он не может позволить им остаться? Это всего лишь одна ночь. Они завтра уезжают.

Джинджер пожала плечами и покачала головой:

– У Мориса погибли двое сыновей. Ни он, ни никто другой не захочет принимать у себя немцев. Мы слишком хорошо помним, что они здесь творили.

– Может, они смогут переночевать в «Гранде»?

Джинджер покачала головой:

– Нет, по той же причине. Слухи распространяются тут очень быстро.

В этот момент они увидели Марту и Отто, неуверенно выходящих из двери отеля со своими маленькими потертыми чемоданчиками. Они оба непроизвольно съежились от проливного дождя. Мальчик держал мать за руку, встревоженно поглядывая на нее снизу вверх. Он вдруг показался значительно младше своих двенадцати лет. Они ведь просто люди, которые в той жуткой войне волею судьбы оказались по другую сторону. Немка она или нет – это была все та же женщина, с которой они провели весь день, которая так тепло общалась с ней и Фредди; мать, которая искренне любила своего мальчика и которая с непередаваемой радостью узнала сегодня, что ее старший сын, возможно, жив. Руби никак не могла бросить этих двоих в беде.

Она поманила их с порога кафе:

– Идите сюда, быстро! Вы вымокните до нитки!

– Не беспокойтесь, – сказала Марта, когда они укрылись от дождя. – Мы идем в отель «Гранд».

– Джинджер, ты можешь им объяснить?

Девушка быстро заговорила по-французски. Когда Марта поняла, что сказала ей Джинджер, лицо ее помрачнело и плечи поникли.

Нервно оглянувшись в сторону бара, Джинджер сказала Руби:

– Отец наблюдает за мной. Я должна вернуться к работе, а им надо уйти. Мне очень жаль.

Руби поблагодарила ее и с замиранием сердца повернулась было к Фредди, но его рядом не оказалось. Он уходил сквозь дождь, укрывшись одеялом, и был уже на середине площади.

– Эй! – крикнула она, бросившись следом, и, догнав, схватила его за плечо. – Куда это ты собрался?

– Не рассчитывай на меня, Руби, – пробормотал он.

Она сжала его локоть:

– Не подведи меня сейчас, Фредди. Пожалуйста! Ты слышал, что сказала Джинджер, их больше никуда не пустят. Их даже могут арестовать. Мы как минимум должны попытаться найти им какое-нибудь безопасное место.

– Я бы не пролил ни слезинки, если бы вся эта чертова немецкая нация исчезла с лица земли, – сердито бросил он.

– А как же мальчик? Мы не можем допустить, чтобы он целую ночь провел на улице, под проливным дождем! – настаивала Руби. – Или, что еще хуже, в тюрьме. Что, если бы это был твой сын? Ты бы ушел?

– Как так получилось, что ты превратилась в добрую самаритянку? – удивился Фредди, угрюмо почесав заросшую щетиной щеку. – Эти фрицы убили твоего мужа, помнишь?

– Я не могу найти в себе силы винить ее, Фредди. Она обычный человек и пытается изо всех сил выжить.

Он по-прежнему не двинулся с места.

– Ради бога! – воскликнула она раздраженно. Дождь ручьями стекал по ее шее. – Если ты не хочешь делать этого ради них, сделай ради меня! Пожалуйста! Мне очень нужна твоя помощь.

Он колебался еще несколько секунд, а затем его лицо смягчилось.

– Черт возьми, Руби, ты промокнешь насквозь. Иди под это одеяло, пожалуйста. Пойдемте в церковь, они не запирают до позднего вечера. По крайней мере, мы сможем спрятаться от этого проклятого дождя, пока будем думать, что делать дальше.

* * *

Внутри церкви пахло пылью и старыми книгами, но, во всяком случае, тут было сухо. Марта устало опустилась на скамью.

– Мне жаль, – снова и снова повторяла она. – Извините за беспокойство.

Фредди не находил себе места, расхаживая по проходу.

– Пожалуйста, прекрати, – взмолилась Руби. – Это действует мне на нервы.

– Мне жутко неуютно среди всех этих церковных штук, – признался он.

– Так что же мы будем делать? Может, я смогу тайком провести их в свой номер?

– Морис вышвырнет вас всех вон. И что нам тогда делать?

– А у тебя?

– Да брось ты, – фыркнул он. – Там едва хватает места для меня самого – куда мне еще этих двоих? И потом моя квартирная хозяйка устроит скандал.

– Есть еще какие-нибудь идеи? – Дождь, не переставая, барабанил по окнам церкви. Руби повернулась к Марте: – Во сколько отправляется утром ваш поезд?

Марта написала на ладони цифру девять.

– В девять часов? Из Ипра?

– Я могу отвезти их в санитарной машине, – сказал Фредди, поразмыслив несколько секунд.

– В Ипр? Среди ночи?

– Я ездил и при худших обстоятельствах. Хотя бы снаряды не летают.

– Где они там остановятся?

Он нахмурился и почесал щетину:

– Они могли бы заночевать на заднем сиденье, а утром я отвез бы их в Ипр.

– В санитарной машине? – Она попыталась представить, как можно спать в тех узких холщовых носилках, на которых лежало столько раненых, возможно даже трупов.

– Худо-бедно, но там тепло и сухо. Полиция ни за что не додумается искать их там.

Это была единственная идея, которая пришла им в головы, и чем больше Руби думала об этом, тем менее безумной она ей казалась. Она попыталась объяснить это Марте, которая смущенно нахмурилась. Но тут Отто начал хихикать и возбужденно зашептал что-то на ухо матери. Наконец она поняла и кивнула, слишком уставшая, чтобы сопротивляться.

Фредди взял горсть церковных свечей с подставки и рассовал их по карманам, потом опустил несколько монеток в ящик для пожертвований.

– Всегда считал, что им можно найти лучшее применение, – сказал он с усмешкой. – Пойдемте отсюда, пастор скоро будет здесь. Я отведу их в машину.

– Я пойду с вами, – возразила девушка.

– Нет, давай я сам их отведу. Лучше не крутиться возле гаража.

Церковные часы пробили семь, и Руби внезапно поняла, что ужасно проголодалась. В гостинице, должно быть, уже подают ужин. Она снова попыталась убедить Фредди, но он настаивал на своем.

– Ну хорошо, если ты считаешь, что так будет лучше… Спасибо тебе, Фредди! – Она полезла в карман и вытащила несколько монет. – Могу я попросить тебя еще об одной услуге, последней?

– Проси.