Времена не выбирают. Книга 1. Туманное далеко - Николай Николаевич Колодин

отчитал, не стесняясь в выражениях. Нет, до мата Гриша никогда не опускался, но находил слова, способные мгновенно вогнать в краску. Я же не мог ничего возразить по существу. Мал багаж и знаний, и опыта. Разгоряченный, уходил, хлопнув дверью.

Когда через день-другой прихожу снова, он встречает очередной хохмой. И сам хохочет, прищурив карие глаза в смешинках.

Гриша – действительно исключение тем уже, что еврей и офицер, и летчик к тому же, явление насколько уникальное, настолько бесперспективное. Я многого в то время не понимал. Но помню его слова:

– У службы в армии один стимул – звездочки. Так у меня он ограничен максимум одной при двух просветах.

В звездочках я разбирался, но не более:

– А почему потолок – майор?

– Потому что для подполковника надо закончить военную академию, а существует негласное правило: евреев в военные академии не принимать.

Гриша служил честно и добросовестно и подполковника получил перед самым выходом в отставку, работая уже в Доме офицеров.

У Певчиных образцовая советская семья, в которой, кроме родителей, мальчик и девочка. Лариса постарше и поскромнее – в маму. Славик маленький, но удаленький – в папу. Он брюнет, она блондинка.

Он сидит у нас в гостях, мать ему рисует будущее:

– Семи лет ты пойдешь в школу, в десять лет станешь пионером, в шестнадцать получишь паспорт, а в девятнадцать пойдешь в армию и станешь совсем большой, как папа. Понял?

Славик сосредоточенно думает, хмурит брови, трет лоб, наконец, выдает:

– А в полковники с каких лет принимают?

Славик настоящий, как сейчас принято говорить, «приколист». Вот он возвращается из школы и уже на лестнице кричит мне:

– Дядя Коль, а у меня четверка и пятерка…

– По каким предметам?

– Не помню.

– Ну, уж постарайся, вспомни.

Он долго трет нахмуренный лоб:

– Вспомнил: пять по чтению, а четыре по письму в клеточку…

– Что хоть читал-то на пятерку?

– Да стихотворение одно. Толстое такое…

Он ходил к нам не без корысти. Мама Роза кормила ребят строго по детским диетам, тратя на это уйму денег и времени, но… Как-то раз моя мама – Зоя Александровна – приготовила фирменное свое блюдо: потрошенную кильку с зеленым луком, приправленную подсолнечным маслом. И запах, и вид. Славик попросил попробовать.

– Бери, сколько влезет. Только хлеб не забывай.

Славик поел от пуза. А минут через десять после ухода его прибегает Роза:

– Колодина (мать в доме все хвалили по моей фамилии, хотя у неё была своя и совсем другая), ты чем Славика накормила, что он от обеда отказывается?

– Да кильки вот с Колей поел.

– И сколько штук?

– Да миску полную съели…

– Ты что, а кислотность, а желудок?

– Ну, Роза, ты сама с ним разберись, я, если парнишка просит, отказать не могу.

А просить Славик умел как никто. Его большие еврейские глаза становились такими печальными, что отказать невозможно. Он тем и пользовался. Прибежит с улицы:

– Баба Зоя, килечки нет?

– Сегодня нет.

– А когда будет?

– Может, в субботу.

Точно в субботу он являлся уже как за положенной ему порцией. Соглашался на всё: не шуметь, руки вымыть, уроки потом сделать, а за отметки прийти и отчитаться.

Лариса поспокойнее живчика Славы и поскромнее. На вопрос матери, кем она хочет стать, когда вырастет, отвечает, потупив глазки:

– Школьницей.

– Ну, школьницей, понятно. А совсем большая…

– Кино буду взрослое смотреть…

Укладывали их рано, после чего сами Певчины усаживались у телевизора. Понятно, что детям хотелось того же.

Коротковы и Сивковы

Следующую по счету квартиру занимала молодая чета Коротковых Ада и Галя. Ада – красавец, танцор, с малолетства в танцевальном ансамбле клуба Сталина, привыкший к сцене и вниманию, без выступлений не мог обходиться и на стройке. Ему постоянно требовался зритель, на худой конец – слушатель. Чаще всего им оказывался я, потому в первую очередь, что был самый младший в коллективе и не мог отказать в чем-либо старшим. Ну, хочется ему выступить передо мной – пожалуйста. К тому же рассказывал он всегда интересно и весело.

Меня в Короткове сразу же заинтересовало, почему у него такое женское имя – Ада. Или даже Адка. Оказалось, имя далеко не женское и даже более того. Он, родившийся да начала Великой Отечественной войны, назван был родителями Адольфом. Ясно, что во время войны и долгие годы после неё имя это ассоциировалось исключительно с Гитлером. Ада страшно комплексовал по этому поводу…

Его жена, красавица Галя, служила экономистом. Еще во время строительства дома родила ему сына, что стало поводом для общего веселья. Обычно оно выражалось в том, что после получки сбрасывались по два рубля, покупали водки по бутылке на двоих, простой закуски в виде конской колбасы, селедки либо кильки, плавленых сырков и черного хлеба и ждали конца рабочего дня. Летом шли на Донское кладбище, зимой собирались в отапливаемой с помощью бочки большой комнате недостроенного дома. Неспешно пили, закусывали, шутили. Расходились, довольные жизнью и собой.

Вскоре после новоселья Галя родила второй раз и опять сына. Казалось, что счастью в этой семье нет предела. У Ады всегда имелась брага и самогон. По выходным там часто шумела гулянка. Карьера его круто пошла в рост. Поммастер, мастер, начальник участка, затем начальник цеха. Они получили трехкомнатную квартиру в новом доме и уехали с нашей улицы. И я не знаю, когда тяга к веселью переросла у него в обычное пьянство. Он умер совсем еще молодым от цирроза печени.

В крайней квартире №36 проживала семья Сивковых: глава семьи Сергей, супруга его Клава и их сын, ставший с помощью соседа хорошим танцором и закончившим, кажется, железнодорожное училище. Имелась и дочь, помоложе брата, но пошустрей. Они старались жить тихо, незаметно и ни в каких подъездных и уж тем более общедомовых разборках не участвовали. Во всяком случае, Сергей. Клава нет-нет, да и заглядывала к нам на огонек, чтобы обсудить самые насущные проблемы личного и общественного характера. Порой их тихая дискуссия на кухне затягивалась, но обычно укладывались в какие-то час-полтора.

Сергей – мужик интересный. За что бы ни брались застройщики, от рубки леса для пиломатериалов и столярки до кирпичей и шлакоблоков, он всегда оказывался как бы не у дел, ну, никак не доходило до него распределение трудовой повинности. Это, согласитесь, талант надо иметь. Николай Страхов, бывший мой квартирный хозяин и учитель, последние годы трудился в местном ЖЭКе сантехником, а напарником имел как раз Сережу Сивкова. И всякий раз, беседуя на кухне