Питомник - Полина Дашкова

Илья Никитич злился потому, что ему было до ужаса, до ознобажалко тихую, одинокую молодую женщину, которая придумывала модели кукольнойодежды на игрушечной фабрике, вязала кружевные скатерти, вышивала вишенки намешочках с сухой лавандой и никого не трогала. У Лилии Анатольевны Коломеецвыбора не было. Она не собиралась рисковать и пить шампанское. Она ничего невыигрывала, когда брала на выходные психически больную племянницу.

Бородин так глубоко задумался, что не смотрел по сторонам.Район был знакомый, еще выйдя из подъезда, он сообразил, что метро совсемнедалеко и пройти можно переулками и проходными дворами. Пересекая очереднойдвор, он споткнулся, ударился коленкой о какую-то здоровенную железную трубу,торчавшую из земли, и едва удержался на ногах. Здесь ремонтировали подземныекоммуникации, взрезали асфальт, все разрыли и забыли поставить ограждения. ИльяНикитич огляделся. Обойти разрытый участок можно было по детской площадке.Прихрамывая, он двинулся дальше, и тут в нос ударила нестерпимая вонь. Набортике песочницы сидела парочка бомжей. Мужичок дремал, припав к плечу своейподруги, а подруга сосредоточенно возилась в небольшом плетеном сундучке,который стоял у нее на коленях, перебирала что-то яркое, мягкое. Бородин замер.Бомжиха подняла лицо. Оба глаза украшали фингалы, совершенно симметричные, норазного цвета. Один свежий, густо-вишневый, с лиловым отливом, другой старый,зеленовато-желтый.

— Че уставился? — поинтересовалась бомжиха. — Иди, куда шел.

В черных заскорузлых пальцах, как живой, дрожалнежно-розовый шелковистый моток пряжи, той самой, из которой была связанаскатерть с длинной бахромой в квартире убитой.

Редакция журнала «Блюм» занимала первый этаж маленькогоособнячка в одном из уютных переулков в центре Москвы. Довольно было беглоговзгляда на особняк, на его зеленый ухоженный дворик, на ряд иномарок в этомдворике, чтобы понять, что здесь обитают не самые бедные фирмы и организации.

Несмотря на жестокую конкуренцию, «Блюм» процветал. Онвыходил раз в месяц, печатался в Финляндии на великолепной бумаге, имелполдюжины приложений. Недавно при редакции открылся потрясающий клуб, почетнымчленством не побрезговали яркие эстрадные звезды, известные художники,писатели, кинорежиссеры, молодые политики, состоятельные бизнесмены, прочиеприятные и полезные личности.

Толстый красочный «Блюм» начал издаваться десять лет назад иработал на так называемую продвинутую молодежь. Типичный читатель «Блюма» былмолодой человек от двадцати пяти до тридцати пяти лет, коренной жительмегаполиса, с высшим образованием, скорее гуманитарным, чем техническим, снеплохим знанием одного или двух иностранных языков, не обремененный семьей,детьми и предрассудками. Он носил длинные волосы и серебряное колечко в ухе,любил обувь и галстуки необычайно ядовитых расцветок, умеренно покуривалмарихуану, готов был в любую минуту щедро поделиться всеми оттенками своихэротических переживаний с первым встречным, активно боролся за свободупорнографии и любые возражения на этот счет объявлял фашизмом. Проявленияобычных человеческих чувств считал тошнотворной сентиментальностью, публичновысмеивал то, что вовсе не смешно, и свое глумливое мнение высказывал дажетогда, когда никто не спрашивал.

Типичная читательница «Блюма», кроме природных половыхпризнаков, отличалась от своего собрата-мужчины только тем, что волосы стриглаочень коротко, иногда наголо, и украшала интимные места изящными разноцветнымитатуировками.

Из ста страниц дорогостоящей журнальной площади околосемидесяти занимала реклама, на остальных тридцати теснились фоторепортажи ссамых модных тусовок, статейки о сексе, интервью с сомнительными психологами,утверждавшими, что в основе материнской любви лежит подсознательное стремлениек инцесту, а усердие в работе есть следствие придушенных половых инстинктов.Пару страниц занимали издевательские обзоры новинок кино, театра и литературы,новости авангардной моды. На десерт подавалось нечто остренькое: фотоочерк оночной жизни бара, где находят свое счастье гомосексуалисты. Сенсация —открытие вируса, поднимающего мужскую потенцию до космических масштабов.Игривый репортаж с черной мессы или с натурального шабаша новомодной нечистойсилы на каком-нибудь подмосковном кладбище.

Обычно после сдачи очередного номера и засылки готовыхматериалов в Финляндию в редакции несколько дней стояла блаженная тишина.Сотрудники отдыхали. Для заместителя главного редактора Олега ВасильевичаСолодкина эти несколько дней были самым любимым временем. Он приходил на работураньше обычного, часам к десяти, варил себе крепкий кофе, включал компьютер,вставлял в него компакт-диск «Битлз» или «Роллинг стоунз», много курил ипытался создать что-нибудь гениальное.

В «Блюме» Олег работал со дня его основания, главныйредактор был его сокурсником по сценарному факультету Института кинематографии.Собственно, они вдвоем и создали журнал. На должность главного Олег никогда непретендовал, его вполне устраивало положение вечного заместителя.

Олег жил в пятикомнатной квартире с мамой, женой Ксюшей,которая была вдвое моложе его и три месяца назад родила ему дочь. Имелась ещедвухэтажная теплая дача под Москвой. Однако все это безраздельно принадлежалоего энергичной царственной матушке Галине Семеновне, и крошечный кабинет вредакции оставался единственным местом, где он чувствовал себя защищенным, какв раннем детстве под столом, когда вокруг шумят взрослые приставучие гости, аты сидишь, укрытый мягкими складками скатерти, и тебя не видно.

В одиннадцать утра, в четверг восьмого июня вокруг Олега вего любимом рабочем кабинете плескалась такая мягкая, свежая, перламутроваятишина, что он даже не стал включать музыку. Олег уже второй час сидел передэкраном компьютера. Тонкие вялые пальцы зависли над клавиатурой и заметнодрожали. На белом экране чернели огромные жирные буквы, всего две строчки:

«Творчество есть акт душевного эксгибиционизма. НиколайВасильевич Гоголь искусственно удлинил свой нос, чтобы он напоминал его половойорган».

Олег собирался написать статейку о том, что все гении былисумасшедшими. Собирался давно, уже второй месяц. Каждый день он садился застол, включал компьютер, производил на свет не более трех фраз, уничтожал,писал следующие, опять уничтожал, и так до бесконечности. Сегодня, кажется, былудачный день. Из написанного Олег изъял только одно слово «эксгибиционизм»,заменив его более простым и емким: «стриптиз». Однако словосочетание «душевныйстриптиз» неприятно резануло по глазам. Это был штамп, а штампов он терпеть немог. Он опять уничтожил все, стал мучительно выдумывать новую фразу для началастатьи, но тут зазвонил внутренний телефон.

Олег удивился. Вчера очередной готовый номер был заслан вФинляндию, из этого следовало, что сегодня до часа дня никто из сотрудников наработе не появится, и никаких визитеров он не ждал.