В плену сердца - Тори Майрон

– Да, я проводил, но это было так давно, что её имя начисто стёрлось из моей памяти, – в полном недоумении сдавливаю пальцами виски, пульсирующие болью от количества шокирующей информации.

– Понятное дело, стёрлось. Столько лет прошло, да и к чему тебе было запоминать имя обычной мимолётной интрижки отца, которая привела к непредвиденным последствиям в виде младшего брата, верно? – вяло усмехается Роб, чётко давая понять, что много лет назад он позволил мне выяснить об этой женщине только то, что ему хотелось.

– Да уж… Та ещё интрижка получилась… Длиною в целую жизнь, – добавляет он ещё тише, горько сглатывая. – Виктории давно уже нет, а я по-прежнему не могу её забыть. И как бы я ни пытался игнорировать свои чувства к ней все эти годы, ничего не вышло. Игнорировать, отрицать, прикидываться, что их нет, не значит не любить. Хотя мои чувства вряд ли можно назвать любовью. Мне не ведомо, что это такое. Говорят, когда любишь человека, то мечтаешь сделать его счастливым даже наперекор своим желаниям. Я же из-за своего эгоизма и личных проблем испортил ей до ужаса короткую жизнь, не дав прожить её так, как она мечтала. Она приехала в Нью-Йорк с неутомимой жизнерадостностью и грандиозными планами на своё будущее, а что получила? Целый месяц боролась с трудностями, которые на неё сбрасывал безжалостный мужлан, год провела с ним в роли его шлюхи, затем на протяжении тринадцати лет выживала, пытаясь вырастить сына в одиночку, и в конце умерла в самом расцвете лет в убогой грязной комнатушке, в которой они жили вдвоём с Лиамом в пригороде Сан-Франциско. И, самое ужасное, после расставания с ней вплоть до недавних пор я продолжал чувствовать себя абсолютно правым и винил в подобном печальном исходе исключительно её глупость. Но вина лежит только на мне. Если бы не я, Виктория, возможно, могла бы быть ещё жива. Я — монстр в этой истории. Жаль, что осознал я это лишь сейчас, а не тогда, когда ещё мог хоть что-то исправить, поступив иначе. Мне следовало отпустить её ещё в самом начале. До того, как она в полном отчаянье решила попытаться достучаться до меня с помощью ребёнка. А ещё лучше — сразу же, как понял, что мои чувства к ней не пройдут, сколько бы я её ни трахал. Я должен был отпустить её. Должен был поступить правильно, но не сделал, потому что вновь подумал только о себе и своих желаниях, и теперь мне ничего другого не остаётся, как яростно ненавидеть себя и жить с этим грузом до конца своих дней, – с протяжным выдохом заканчивает Роберт, пока нечто крохотное внутри меня до сих пор надеется, что вся его история — выдумка. Но нет. Каждое сказанное им слово — правда.

Это горестное осознание обвивает ядовитым плющом мою грудь, беря в смертельный захват шею и разум, когда отец поднимает на меня такой усталый взгляд, будто он только что не рассказывал историю о Виктории, а прожил её заново. И, если честно, я ощущаю себя так же — устало, разбито, гадко, тяжело, словно на плечи погрузили несколько сотен футов вязкой грязи, что пропитывает каждый дюйм кожи, отравляя кровь.

Мы никогда не были с Робертом близки, и уж тем более между нами не было некой ментальной связи, но сейчас я стопроцентно чувствую весь спектр гнетущих, разрывающих грудь изнутри эмоций, что снедают его. Почему? Всё просто… Я чувствую то же. Ведь я не так уж далеко отстал от Роберта, причинив дикарке не меньше зла. И если я буду и дальше продолжать в том же духе, всё непременно кончится плохо. По-другому быть не может. У меня есть прекрасный пример. А точнее — самый ужасный, какой только можно представить, но зато чертовски отрезвляющий и мигом вставляющий мозги на место.

Стоит мне только подпустить к мыслям хотя бы один процент вероятности, что мои дальнейшие действия в нашем противостоянии с дикаркой могут привести к подобному ужасному финалу, какой был у Виктории, как я задыхаться начинаю. Ни одного полноценного вдоха сделать не получается. Словно едкий, колющий горло ком весь воздух мне перекрывает, а сердце будто и вовсе останавливается, прекращая качать по венам кровь.

Я не могу допустить подобного. Ни за что. Моя девочка из-за меня так не пострадает. Она уже и так натерпелась вдоволь. Хватит с неё. Лина своё отработала. Поэтому, как бы мне того ни хотелось, как бы громко зверь во мне ни выл бы сейчас в яром протесте, я должен сделать то, что много лет назад не сделал Роберт.

– Я должен отпустить её.

Адам

Стоит произнести эти слова вслух, и тело вмиг начинает слабеть, неметь, неумолимо опустошаться. Словно все жизненные силы разом покидают его при мысли, что совсем скоро я больше не смогу ежедневно видеть дикарку. А сразу после это опустошение наполняется неудержимым гневом, потому что знаю: она, без сомнений, будет каждый день проводить с другим.

Сжимаю кулаки до хруста, прикрываю глаза и, чувствуя, как ревность с злостью закипают в теле, норовя найти освобождение, изо всех сил пытаюсь устоять на месте, а не рвануть к рабочему столу, чтобы смести к чертям с него все вещи. И, к моему превеликому удивлению, справиться с этой нелёгкой задачей мне внезапно помогает рука Роберта, опустившаяся на моё плечо.

В желании убедиться, что мне не показалось, я быстро открываю глаза и, правда, вижу на себе его ладонь с массивным перстнем на пальце, сильнее которой меня удивляет его сосредоточенный взгляд со слабой улыбкой на губах.

– Нет, Адам. Ты ошибаешься. Ты не должен её отпускать, – уверенно заявляет он, вконец вводя меня в замешательство.

– Что значит не должен, Роберт? Я ни за что не хочу повторения вашей с Викторией истории. Моя ситуация с Линой и так практически идентична с вашей. Но конца того же я для неё не желаю.

– У вас не будет того же конца, Адам. За это можешь не волноваться, – выдаёт он таким тоном, словно является ясновидцем, умеющим точно предсказывать будущее. Но это не так!

– Конечно, будет. Тут даже сомневаться не надо. Я же твоя грёбаная копия. Я непременно уничтожу Николину, если и дальше продолжу держать её рядом.

– Ты не прав, Адам. Ты — не моя копия.

– Серьёзно? – сокрушаюсь я. – Как ты можешь такое говорить после всего, что я тебе рассказал? И после всего, что рассказал мне ты? Мы же одинаковы. Во всём. В поступках, решениях, мыслях, жизненных устоях. Да я же в прямом смысле проживаю ту же жизнь, что и ты. Работа, секс-контракты, шагание по чужим головам исключительно ради достижения своих целей, и даже с Николиной, сам того не зная, я умудрился поступить точно так же, как ты поступал с Викторией. Ты вылепил из меня второго себя, Роберт, а я без возражений позволил тебе это. И ты сам знаешь почему. Я всегда старался стать тобой, и, как видишь, у меня это отлично получилось, поэтому не говори мне сейчас, что мы непохожи. Я такой же бесчувственный монстр. Разница лишь в том, что у меня ещё есть возможность отступить и всё исправить, а у тебя нет. Викторию уже не вернуть.

Моя последняя фраза отражается болью в его чернильном взгляде — адовой, сокрушительной, нестерпимой, но Роб почему-то всё равно продолжает слабо улыбаться, глядя на меня, как на несмышлёного ребёнка.