В плену сердца - Тори Майрон

– Ответь мне, Адам, ты смог бы спокойно засыпать по ночам, зная, что твоя любимая женщина в это время по твоей вине сидит в сырой грязной тюремной клетке? – спрашивает он и наконец отходит от меня, медленно шагая в середину кабинета. Я не тороплюсь отвечать, а Роберт, походу, и не ждёт ответа, потому как почти сразу задаёт следующий вопрос:

– А смог бы выкинуть Николину на улицу, если бы она вдруг сообщила, что беременна? – он разворачивается ко мне лицом, а я, черт бы меня побрал, непроизвольно перевожу внимание на стену, лишь бы не встречаться с его проницательным взором. – А смог бы потом преспокойно жить дальше своей обычной жизнью, зная, что где-то там она в одиночку пытается вырастить твоего сына? Смог бы совершенно не терзаться вопросами о том, не голодают ли они? Есть ли у них крыша над головой? А здоров ли твой сын? А здорова ли Николина? Не нужна ли им твоя помощь? Смог бы, Адам? Ответь, смог бы? – он понижает голос до громового баса, обжигая моё лицо выжидающим взглядом. А я так и продолжаю смотреть куда угодно, но только не на Роберта, не желая видеть, как он считывает меня, точно раскрытую книгу, даже не смотря на мою внешнюю бесстрастность.

Не смог бы! Ничего из трёх не смог бы. И скажу даже больше, бля*ь! Будь Николина беременна от Рида или любого другого мужчины, я всё равно не смог бы вышвырнуть её на улицу. Сам захлебнулся бы злостью, прибил бы обрюхатевшего её мужика, но её ни за что не тронул бы. Она осталась бы со мной.

– Я так и знал, – с удовлетворением заключает Роберт, так и не услышав от меня ни единого слова. – Вот видишь, Адам. А ты говоришь, что мы похожи. Чёрта с два! То, что ты всю жизнь пытался подражать мне и перенял все мои жизненные принципы и суждения, не делает тебя мной. И то, что ты научился мастерски скрывать свои эмоции, не значит, что их у тебя нет, как у меня. И это так, Адам. Меня смело можно называть эмоциональным импотентом. Я с самого детства был таким. Мне не нужно было, чтобы ко мне проявляли чувства, так как сам этого сделать не был способен. Я всегда был холоден с родителями, никогда не нуждался в друзьях, к женщинам испытывал лишь физическое влечение и даже к собственным детям оставался полностью равнодушным. Всю жизнь мной двигало лишь желание добиться успеха и обрести власть, и в процессе я всегда был безразличным ко всем окружающим меня людям. Ситуации же с Мирэлой и Викторией — это просто из ряда вон выходящие случаи. Мирэла пробудила во мне целую бомбу эмоций, применив магические зелья, а Виктория… просто потому, что была такая, какой была, и появилась в моей жизни, чтобы напомнить, что я тоже могу быть живым, способным чувствовать человеком. Она заставила меня испытать нечто сильное, неприсущее моей холодной, чёрствой натуре, а я вместо совершения шага навстречу этим чувствам решил оттолкнуть их из-за желания поскорее вернуться к прежней жизни. И я сделал это. С трудом, потерями, жертвами, но сделал и прожил много лет безэмоциональным сосудом, коим я и являюсь. Но ты… Ты, Адам, не такой. Как бы ты ни хотел казаться мной, у тебя никогда не получится это сделать в полной мере. Ты не равнодушен к людям в твоей жизни. И если с женщинами из-за моих напутствий ты никогда не вступал в серьёзные связи, то посмотри хотя бы на свои отношения с друзьями. С Майклом, с Тони и многими другими, с кем ты дружишь много лет. Ты дорожишь ими, а они — тобой. У меня такого никогда не было, да и мне это не было нужно.

– Это ничего не значит. И совершенно не отменяет факта, что я навредил Николине не меньше, чем ты Виктории, – уверенно парирую я, но звучный голос Роба тут же меня перебивает:

– Да, согласен, ты немало дел наворотил. Особенно с попыткой изменить её память ты знатно перестарался. Но я уверен, что ты уже сто раз успел об этом пожалеть, не так ли? – он бросает на меня цепкий взгляд и тут же продолжает дальше, снова в открытую показывая, что мой ответ ему и так известен. – Ты можешь сколько угодно внешне оставаться спокойным и сдержанным, но тебе не изменить свой бурный темперамент. Хочешь ты это принимать или нет, но им ты пошёл в Мирэлу, а эта женщина, уж поверь, в порыве гнева могла полмира спалить, а радуясь, визжать так, что с другой планеты было слышно. И ты такой же. Как ни крути. В детстве ты был именно таким, а потом я рассказал тебе всю правду и начал вбивать в твой мозг свои жизненные понятия. А ты — мальчик, задетый до глубины души поступком матери и желанием отблагодарить за спасение равнодушного отца, — как губка впитывал всё, что я тебе говорил. Вот и результат. Но сколько ни пытайся, из кота никогда не сделать собаку. И тебе никогда не стать мной, даже несмотря на твоё отточенное умение прятать свои эмоции, от которого теперь тебе нужно как-то пытаться отучиться. Забудь о том, что я говорил тебе из года в год про то, что эмоции мешают жить и проявляют нашу слабость. Я был неправ. Ужасно неправ. Слабость заключается не в их проявлении, а в отказе признавать их, день за днём отрицать и держать в себе то, что так рьяно рвётся наружу. Слабость — это поступать только так, как ты хочешь, даже если знаешь, что другие люди будут от этого незаслуженно страдать. Слабость — это не признавать свои ошибки, а искать виноватых вокруг. Слабость — это бояться подпустить к себе нечто новое, незнакомое и пугающее, при этом всячески истязать любимого человека и скрывать от него свои чувства. И, самое главное, слабость — это врать самому себе. И я всё это делал. Я струсил перед тем, что могло подарить мне ни с чем не сравнимое счастье, потому что оказался слабаком. Но ты не слабак, Адам. Ты надменный, временами подлый, до жути самовлюблённый, упрямый, как баран, но ты не трусливый и не слабый. Ты — не я. И потому, если ты чувствуешь что-то, не бойся проявлять это. Если ты ощущаешь радость — смейся, если грусть — поплачь. Если злишься — не копи это в себе, а ругайся, кричи громко и разрушь рядом стоящую мебель. А если любишь, то люби свою женщину так, чтобы она ни на миг об этом не забывала. А я знаю, что ты её любишь. Ты и сам знаешь. И дело не в магии. С самого начала дело было не в ней, я прав? Конечно, прав. Просто признайся себе уже в этом наконец и прекрати издеваться над вами обоими.

– Так это я и хочу сделать — прекратить издеваться и отпустить её.

– Нет, Адам, я говорю не об этом, – вновь протестует отец, подходя ко мне ближе.

– А о чём тогда?

– Я учил тебя никогда не отступать от желаемого, и от этих слов я не отказываюсь.

– Ты сам себе противоречишь, — устало выдыхаю я.

– Вовсе нет. Я не говорю тебе отступать, а всего лишь изменить способ, каким ты будешь достигать цели.

– О какой цели ты вообще говоришь?

– Сделать так, чтобы твоя пленница захотела остаться с тобой добровольно.

***

– Она никогда не захочет добровольно быть моей шлюхой по контракту, – отрезаю со стопроцентной уверенностью.

– Забудь к черту об этом проклятом контракте! Я имею в виду совсем другое.

– Отношения? – нервно усмехаюсь.

– Именно.

– Роберт, ты совсем поехал? Ты же знаешь, что отношения и всё прилагающееся к ним розовое дерьмо не для меня.

– А что для тебя? Одна сплошная работа целыми днями и пустой секс с собственноручно созданной куклой, от которой тебя воротит? От этого ты ловишь кайф, да? А выглядит иначе. Ты в зеркало когда в последний раз смотрел, Адам? На довольного своей жизнью человека ты совсем не похож.