Шоколадный папа - Анна Йоргенсдоттер

— Но здесь же написано…

— Я никогда не пеку по рецепту.

Делать как бабушка. Это своего рода игра, но Андреа не нравится в нее играть. Она чувствует себя лишней, неуклюжей. София месит тесто, напевая популярные мелодии, кухня пахнет тмином. Та же кухня, что и в 1923 году. Тот же диван — может быть, он появился вместе с домом?

Двадцать лет спустя здесь родился мальчик. Карл. Первенец Арвида и Софии. Андреа видит, как он подрастает в этом красном доме, как он бродит среди его тайн. Что это за тайны?

Арвид внезапно исчезает, надолго; никто ничего не говорит, ничего не видно и не слышно. Исчезновение, о котором молчат. Затем Арвид возвращается — совсем другой, словно в дымке; его нельзя беспокоить. Где он был? Мальчик Карл грызет ногти и растет в неведении.

— Не думай об этом, — говорит София, гладя его по голове.

Карл растет в тишине, окруженный книгами из гостиной, — слова будто оживают, звучат на страницах. Карл глотает книгу за книгой, получает Отличные Оценки. Встречает Лувису, самую красивую в мире. Просто невероятно — она становится его. Есть вещи, которые невозможно понять, которыми нельзя насладиться: мешает временной порог, граница. Карл дрожит, запинается и не смеет даже прикоснуться к Лувисе. Чувствует себя таким неуклюжим: большие руки, большие ноги и слова только из книжек — своих нет.

Карл служит в армии, Лувиса пишет письмо за письмом: «скучаю», «жду» — Карл читает, обливаясь холодным потом. Эти слова не такие, как он, — они не могут быть обращены к нему, они предназначены эрудированной копии Джорджа Харрисона.

А на другом конце мира — Лувиса с собственными страхами, с нетерпеливым стремлением закрепить узы, чтобы не остаться в одиночестве. Карл видит обрыв, а Лувиса — мост. Карл боится высоты, а для Лувисы не существует ничего, кроме земли.

На тумбочке у Софии стоит свадебная фотография в рамке. Робость Карла и неявное счастье обоих. Никаких вспышек радости — их не должно быть. Затаенный пульс тревоги — когда наступит конец? Он не должен наступить. Но об этом не говорят.

Андреа плохо в этом красном доме, она слушает радио: там говорят о том, что такое «думать членом», — София фыркает и выходит из комнаты, и Андреа вовсе не хочется слушать об игре под названием «Иди-куда-ведет-член». Речь о том, что как бы ты ни любил избранницу, все равно смотришь на чужие груди и думаешь о том, что скрывается между ног, о телах и совокуплениях. Разве это не приятно — приглядываться, флиртовать, приманивать, потом наконец ехать на такси в ближайшую гостиницу, а после испытывать приступообразную тоску, но все же не…

Андреа выключает.

Если бы Каспер вернулся, она бы ни за что… Нет, не думать о нем. Она берет печенье. Можно не думать о человеке до тех пор, пока он не исчезнет. Или думать о невыгодных качествах, выдвигать худшие черты на первый план и думать о них. Андреа думает: «Проклятый Каспер», — этого хватает надолго. «Я достойна лучшего — того, кто готов добиваться меня. Тот, кто сдается при первой же возможности, теряет меня навсегда».

* * *

Андреа снова в квартире, теперь уже не общей — разве что для нее и Марлона. Марлону она сейчас по-настоящему нужна: возможно, он по-своему, по-кошачьи скучает по Касперу К таким вещам нужно относиться с особым вниманием. Кормить его вкусной едой и ласкать больше обычного.

Андреа открывает банку тунца, гладит Марлона, как вдруг раздается телефонный звонок. Она не спешит брать трубку, пусть работает автоответчик — но что, если… Андреа поднимает трубку.

— Привет, это я. — Это ОН. Бывший парень Лины-Саги. Он как раз неподалеку — может быть, она пригласит его на чашку кофе?

— Нет, не получится, — отвечает Андреа.

— Я просто хочу познакомиться с тобой поближе.

«Этого я и боюсь, — думает Андреа. — Что мы познакомимся поближе и я тебе не понравлюсь, и ты не захочешь быть со мной, и мне станет еще хуже — или, наоборот, я тебе понравлюсь, а потом… Потом позвонит Каспер…»

— Мне очень жаль, — произносит она, — но ничего не выйдет. Не сейчас.

Кофе, в последний раз сваренный на этой одинокой, этой общей кухне. Свадебный букет — блеклый и тощий. Андреа снимает его со стены, разбрасывает лепестки и листья по квартире жидким некрасивым ковром — просто мусор. Вполне естественный вид, как и положено перед переездом: старые растения осыпались при переноске, ударяясь о стены. Все равно придется пылесосить.

Андреа обходит комнаты, смотрит по сторонам, но стены целовать не собирается. Это ее старая традиция. Разные дачи — когда поездки Карла стали менее продолжительными. Дачи, которые они снимали на лето, разбросанные по всей Швеции, но только не к северу от Города Детства. Чаще всего у скал или белых песчаных пляжей южных провинций. Только непривычные пейзажи: словно шанс начать сначала. Андреа помнит урывками, но разве можно помнить все? Однако хотелось бы. Если бы у нее были фотографии каждого мгновения! Записать жизнь на пленку и проматывать вперед, пока не найдешь. Что не найдешь? Мгновения, которые имеют особое значение, которые, возможно, что-то изменили. Светящиеся мгновения, озаренные особым сиянием, безвозвратно ушедшие и все же оставшиеся навсегда.

Андреа вспоминает дачу на опушке дремучего букового леса. Она хотела убежать, но добралась лишь до первого дерева, села и заплакала, а потом, словно эхо в собственных мыслях, услышала голос Лувисы: «злая», «бессовестная», «несносная». Такое можно сказать, когда по-настоящему, отчаянно разозлишься. Такое можно выкрикнуть, когда кажется, что ты падаешь в пропасть и все причиняет боль. Возможно, эти слова не всерьез — откуда Андреа знать, как другие реагируют на чужое бегство? Ей хватает своих забот: она разводится. Она вовсю разводится и, пожалуй, могла бы чувствовать себя и хуже. Андреа где-то вычитала, что на шкале стрессовых ситуаций развод занимает второе место после смерти близкого человека. А если учесть, что этот близкий человек еще и чуть не умер незадолго до развода, становится непонятно, как Андреа хватает сил мыть посуду.

Она не помнит, на каком месте в списке была измена. Может быть, ее вообще там не было.

Повсюду коробки с вещами.

Переезд — это тоже стрессовая ситуация. Перемены. Но теперь уже не сбежишь, теперь ты будто бы взрослый и будто бы в ответе за собственную жизнь. Андреа помнит, как сидела за деревом в тридцати метрах от Лувисы и ей казалось, что она очень далеко.

«Что кажется, то и правда», — повторяет Эва-Бритт. Но вдруг это не настоящая правда? Вдруг то, что ты чувствуешь — например, тоска, — это не настоящее чувство, основанное на реальной тоске по тому, чего тебе не хватает? Может быть, тоска — единственное, что у тебя осталось, и тогда это чувство — если рассматривать его объективно — не настоящая тоска, а просто зацикленность, не так ли? Впрочем, откуда Андреа знать, что объективно верно? Она смотрит на голубой телефон — это телефон Каспера. Наверное, он его заберет. Они сделали дубликат ключа — можно сказать, наконец-то сделали, хотя «наконец-то» — не самое подходящее слово в данных обстоятельствах. Андреа заказала дубликат и отправила его Касперу без письменных объяснений. Достаточно нового блестящего ключика.