Шоколадный папа - Анна Йоргенсдоттер

Телефон отключат только через неделю. Нужна ли им переадресация звонков? Нет, спасибо. Их больше нет, нас больше нет, ничего больше нет. Каспер и Андреа. Именно так и должно быть: на расстоянии.

Так и должно быть.

Андреа разбирает бумаги. Часть выбрасывает, часть оставляет. Большинство выбрасывает — незачем хранить. Все сохранить, как София, невозможно. София не умеет выбрасывать вещи: а вдруг пригодится? Но это не так.

У Андреа в руках красная папка.

Сверху наклеено неумело вырезанное из желтой бумаги сердце. Андреа дрожит — от балконной двери дует. Не может быть, на улице тепло. Она совершенно забыла об этой папке. И вот теперь…

Нет.

Невозможно открыть. Но нужно.

Как свадебные фотографии в темно-красном альбоме. Как книга «Любовные наслаждения» на полке в коричневой подвальной комнате: семидесятые годы, люди в самых разных позах. Китайские варианты — совершенно невероятные. Вульвы размером с лицо. Члены длиной с туловище. Андреа листает, затаив дыхание, вздрагивает от малейшего звука, ставит книгу обратно, в точности на прежнее место. Подозрения недопустимы. Андреа не такая, ее эти вещи не интересуют. Она хорошая девочка, совершенно неиспорченная.

Пальцы касаются неровно вырезанного желтого сердца.

В квартире в Фольхагене эта папка стояла рядом с поваренными книгами. Теперь книги лежат на дне одной из коробок. Андреа больше не может читать рецепты, ее начинает тошнить. Триста граммов сливок. Сто пятьдесят граммов масла. Растопите шоколад и смешайте с маслом. Украсьте марципановыми диснеевскими героями. Или стройной вальсирующей парой в серебряных одеждах. Посыпьте тертой шоколадной нугой. Подайте к столу на открытке, которую Карл прислал из Дальних Стран.

Просто невозможно.

Андреа открывает папку.

Неровный почерк Каспера на красивой бумаге, бумаге с особой текстурой — рука не просто скользит, а словно замирает, прежде чем отправиться дальше. Андреа нравится такая бумага. Почерк Каспера. Письмо за письмом. Сидя на полу прихожей среди коробок с вещами, словно переворачивая жизнь с ног на голову, когда уже неизвестно, где правда, а где ложь.

Хочется быстро смять и выбросить их — бесполезные воспоминания, Андреа, избавься от них и живи дальше, пока не… Но уже поздно: из глаз капает, мокрые пятна на красивой бумаге. В животе что-то пульсирует. Андреа читает письма, а сердце повсюду в теле. Большинство писем — старые, написанные в самом начале (когда все началось? Где первая сцена?). Например: «Поверь мне, я не поддамся страху. Я буду бороться. Потому что я не хочу потерять тебя. Я хочу быть рядом с тобой. Я, нервный Каспер с желтыми космами. Ты — Андреа, с которой я хочу прожить жизнь».

А вот последнее письмо в папке: Андреа не пом нит, когда оно написано, когда она его получила, — может быть, еще до его попытки… Нет! До его попытки жить дальше, только наоборот. «Я так боюсь не справиться, боюсь оказаться не тем, кто тебе нужен, боюсь, что ты захочешь большего и оставишь меня. Я так хочу, чтобы то, что у нас есть сейчас, продолжалось дольше, чем мы смели мечтать в больнице. Прости мою угрюмость. Будь терпеливой, мой прекраснейший и лучший друг. Я люблю тебя».

Эти слова у нее перед глазами — словно ничего не произошло, словно она читает их впервые. Ей и в самом деле так кажется, хотя она уже читала эти строки, обнимала в ответ, благодарила. Но не понимала, что они означают! И теперь она будто смотрит фильм, зная, что все закончится плохо, и выходит из кинозала с ощущением пустоты внутри: может быть, она чего-то не поняла — а может быть, это просто был плохой фильм и боль от него не проходит.

Андреа так и не поняла, какой ее видит Каспер, — да и как это можно понять? Эва-Бритт, как узнать, что кажется, а что правда? Почему мы ничего не понимаем в самую важную минуту, а когда все же понимаем, оказывается, что уже поздно?

Сегодня она едет в Город Детства. Потом в Сконе. Она поступила в народную школу. Квартира пуста — только коробки, останки букета, немного посуды и красная папка.

Андреа словно вывернули, как платье, которое прежде было наизнанку, и это очень больно. Больно до бесчувствия. Впрочем, раз она плачет — значит, что-то чувствует.

Марлон удивленно смотрит на Андреа, когда та берет телефон и набирает номер временного пристанища Каспера. Он отвечает необычайно радостным тоном, услышав, что это Андреа.

— Я уезжаю сегодня, — говорит она.

— Я знаю. — Молчание. — Я заказал бумаги… так что их скоро пришлют.

— Да, наверное.

— Ну вот.

Звонок в дверь. Андреа знает, что это родные приехали за ней. Они давно договорились, что коробки будут храниться в подвале вместе с остальными воспоминаниями. Все станет как прежде. Ничто не будет как раньше.

— Здесь остались твои вещи, но у тебя есть ключ.

— Да, есть.

Входит Лувиса, за ней Карл, затем Лина-Сага. Андреа машет им рукой, словно они далеко: все слишком далеко и слишком близко. Голос Каспера в телефонной трубке, прижатой к уху.

— Послушай, — произносит он, и Андреа замирает, прижимает к себе папку — вдруг те слова проникнут через ее руку к его уху, к его губам… — Всего тебе доброго, серьезно. — Андреа отпускает папку — все это в прошлом, незачем держать. Голос Каспера прежний, но слова другие. И ее слова не те, и она не та. Надежда как рыба, разевающая рот, внутри у Андреа: еще минута без нужных слов — и она умрет.

Но в ответ всего лишь:

— И тебе. Всего хорошего. — Губы дрожат. — Каспер, — добавляет она только для того, чтобы произнести его имя — мягко произнести. И он произносит: «Пока, Андреа».

Родные несут коробки. Есть две категории жизни. Совместная жизнь, которой предстоит быть погребенной под слоем пыли. Одинокая жизнь, которой предстоит продолжаться, двигаться дальше, стряхивая с себя пыль и воспоминания. Лувиса гладит Андреа по щеке. Карл улыбается ей, покашливая, но она не может улыбнуться в ответ, говорит лишь, какие коробки нести вниз. Лина-Сага принимается упаковывать вещи Каспера, Андреа останавливает ее.

Это начало? Это первая сцена?

Бумаги из суда. Андреа вскрывает конверт, сидя за кухонным столом в доме у озера, и руки у нее вовсе не дрожат. Его неровный почерк прилагается. Его разумные пожелания — нет. Решения. И еще… клаузула — верно? Порядок обжалования.

Одинокая голубая свадебная чашка. Андреа достала ее из коробки. Чашка стоит перед ней, рядом с письмом. В чашке кофе с подогретым молоком — Андреа обнаружила, что так вкуснее.

Она смотрит на свои пальцы. Они лежат на кухонном столе. Они могут писать, пока не исчезнет боль. Могут ласкать. И если бы ей пришлось выбирать, она выбрала бы пальцы. Но она помнит, как впервые думала об этом, возвращаясь домой от Каспера. Это была счастливая мысль. Она шла домой, чтобы снова набить желудок. Его чувства казались слишком большими, не умещались у нее внутри. Счастье. Нужно было заесть его любовь, чтобы затем опустошить себя и впустить Каспера заново.