Шоколадный папа - Анна Йоргенсдоттер

Так она думала тогда. Возвращаясь в собственный дом, где ее ждал Марлон. Думала, что если бы ей пришлось выбирать, она отрубила бы себе руки ради Каспера. Но лишь в том случае, если бы он смог любить ее и безрукой.

Значит, можно обжаловать. Значит, если Андреа будет действовать в указанном порядке, то…

Обжаловать!

Как в американском фильме — наверняка плохом.

Можно и обжаловать. Plead for temporary insanity.[34]Интересно, приняли бы такое оправдание?

Она рассказала ему правду. Призналась во всем. Временное помешательство, абсолютно незапланированное. Непредумышленное влечение. Но можно обжаловать. Как великодушно! Однако ей решительно не на что жаловаться. Андреа проводит рукой по копированным словам Каспера. Подписывает.

Отдельная строчка для ее подписи. Для Андреа.

А если бы она отказалась? Каспер позвонил бы в полицию? Интересно, куда обращаются, если жена не желает разводиться: в полицию или в Сто шестое отделение?

«Она больше мне не нужна. Похоже, ее слишком рано выпустили. Пожалуйста, заберите ее обратно!»

Заберите меня обратно, пожалуйста!

Андреа в хлопковом мире с казенной чашкой в руках. Вместо всего этого — Город Детства и слово «БЕЗ», пронизывающее каждую мысль. Каким коротким оказалось «навеки»! Я не хотела, Каспер. Повсюду спокойные голоса, движения санитаров: «Можешь оставаться здесь сколько захочешь, Андреа». — «Ты могла бы оставаться здесь сколько захочешь, если бы у нас было достаточно средств, если бы ты была достаточно больна, но ты всего-навсего разводишься, а это, Андреа, не болезнь».

Но если бы Андреа была достаточно больна, еще больнее, больнее всех… если бы руки по-прежнему были как спички, а пальцы то и дело лезли в горло… Может быть, тогда ты позволил бы мне остаться…

Каспер?

Три секунды — и бумаги подписаны. Ее витиеватая. Его неровная. Он желает, сказано там, чтобы все прошло безболезненно и быстро.

Кофе в чашке остыл. Ее подпись выглядит как обычно. Но что такое «обычно»? Скоро закончится лето — видно по деревьям. Это в порядке вещей. И кажется, что слезы никогда не кончатся, но они все же кончаются. Андреа делает глоток холодного кофе.

* * *

Девочка Андреа на коленях Карла в доме у озера. Карл уезжает во Флориду. Он будет и в «Дисней Уорлд», и он обещает, что однажды они поедут туда вместе — только ты и я, Андреа. В другой раз.

— Я скоро вернусь к тебе.

— Почему?

— Потому что скучаю по тебе, глупышка.

Он затягивается сигарой, и кольца дыма поднимаются к потолку.

Приехать в маленький поселок, где Большая площадь и чувство новизны. Открыть незнакомые окна и вдохнуть иной воздух — южный воздух Сконе. Даже выговор здесь непривычный.

Андреа обставляет комнату и размышляет о том, куда делась любовь. Ее больше нет — может быть, она затерялась в коробках с вещами? Теперь Андреа учится в народной школе, где полно неведомых людей. Здесь есть мужчины — Андреа присматривается. Ни желтых волос, ни скрипок. На музыкальном отделении играют джаз. В джазе есть контрабасы, но нет электрических скрипок огненного цвета, льнущих к плечу… Нет смычков. Джаз — это круто, джазмены — крутые ребята. Андреа здесь понравится, это сразу видно. Учиться на писательских курсах, развиваться, становиться неведомой Касперу. Стать самой собой.

Андреа устраивает свой быт меж белых стен. Выбрасывает одежду в духе Каспера. Одевается в неоновое, носит умопомрачительно короткие юбки. Красит волосы в очень черный цвет.

Да! Здесь можно все забыть! Несомненно. Здесь то и дело вечеринки, здесь люди, мужчины — они улыбаются ей, она красится. Красное и черное. Андреа знает, что бывает очень красива: она становится все заметнее, она жива, как никогда прежде. Принимает лекарство (чтобы скорее выздороветь). Пишет и старается ни на минуту не оставаться без дела. Старается быстро засыпать и поздно гасить свет: в темноте может случиться что угодно.

Но у нее есть Марлон. У нее есть Луковый Медвежонок и мужские улыбки в школьной столовой. У нее есть красота и несчастье, есть лекарства, которые приближают ее к собственной сути, делают общительной, улыбчивой, толковой. Иными словами, достойной любви.

У Андреа все совершенно новое. Она вешает мятые ярко-зеленые занавески, устилает кровать красной бархатистой тканью. Марлон обживает комнату: ходит вокруг, принюхивается и находит любимое местечко в платяном шкафу. Андреа покрывает стол голубым батиком, украшает зелеными подсвечниками, маленькими круглыми свечками, зажигает благовония. Здесь можно прекрасно жить! Принять «Имован» и писать. Мятые занавески — ну и пусть! Ну и пусть занавески мятые, пусть на куртке не хватает пуговицы, а в жизни не хватает Каспера. Ну и пусть какие-то фрагменты выпадают из жизни.

Андреа вспоминает кухню красного дома на Бьеркгатан, 64. Занавески и все остальное висит, лежит, стоит до безумия безупречно. Всегда полное блюдо печенья, а морс в меру сладкий и в меру кислый. Все тот же кухонный диван: Андреа сидела на нем миллион раз, но по-разному. У дедушки с бабушкой, где время стоит на месте. Андреа в ночной рубашке в зеленый горошек обнимает Лукового Медвежонка, Лувиса нервно шагает вперед и назад, Карла нет.

— Где Карл?

— Он — папа, — произносит Лувиса, не глядя на нее.

— Где Карл? — повторяет Андреа.

— Его нет, — отвечает Лувиса. — Нет, — вздыхает она. А потом приходит дедушка Арвид: щекотка и прочие шалости, шутки и розыгрыши. Лувиса веселеет, Андреа и Лина-Сага хохочут до икоты.

Но так было раньше. Теперь Арвид тяжко вздыхает, спускаясь по скрипучей лестнице, говорит о лекарствах, бессоннице и немощи.

Андреа прекрасно помнит кухонный диван. Она сидит напротив Софии, которая раскладывает пасьянс рядом с пыхтящей кофеваркой.

— Расскажи о своем детстве!

— Не помню, — шепчет София, — ничего не помню.

Андреа успевает заметить слезы на глазах, прежде чем София встает, чтобы принести блюдо, полное печенья, и звякающие кофейные чашки.

— Ты точно не хочешь, Андреа? Совсем не хочешь? Одно печенье — вот это, ореховое, а может быть, свежую булочку? Ты правда не…

— Спасибо, я не хочу.

Не хочу? Да ей бы вырвать это блюдо из рук Софии и проглотить все печенье в один присест. Не выбирать придирчиво самое маленькое и самое вкусное, чтобы в результате так ничего и не съесть, кроме крошки, прилипшей к пальцу.

Вспоминается: первые беседы в сплошь бархатном кабинете Эвы-Бритт. Андреа, со всех сторон окруженная тьмой. Очерненные воспоминания. Страх подвергнуть темноту внутри себя кропотливому анализу Эвы-Бритт. Страх ничего не обнаружить внутри при свете зажженной лампы.