Хозяйка Шварцвальда - Уна Харт

Огромные звезды висели над самыми крышами. Шаркая ногами, Кристоф добрел до площади, непривычно тихой и пустой. Поглазел на громаду разграбленного собора, с башен которого зорко поглядывали черными глазами пушки. Фауст сокрушался о каждой разрушенной скульптуре, но особенно об астрономических часах, что за почти полторы сотни лет пережили многое, но не коммуну перекрещенцев. Кристофу внезапно и самому стало жаль всей этой роскоши: картин, икон, книг… Кто бы мог подумать, что он вдруг пожалеет книги! А все потому, что Доктор внушил ему, будто в них прячется нечто сокровенное. Будто в них есть какой-то прок.

Ноги понесли его на север, по Бергштрассе, мимо небольшой церквушки Святого Иоанна с часовней. Устрашающе чернела впереди Пороховая башня, что прежде служила тюрьмой. На голову Кристофу упала первая капля. Он поднял лицо, и в то же мгновение на него обрушился ливень. Воздух задрожал от ударов грома.

Сквозь шум дождя издали от Крестовой башни и редута доносились какая-то возня и выкрики. Кристоф понял, что надо уносить ноги, пока его не приняли за шпиона. Люди фон Лейдена в последнее время видели соглядатая в каждой тени: не хватало еще отправиться на виселицу ни за что ни про что! Натянув рубаху на голову, он пустился в обратный путь.

До дома было порядочно, а дождь лил как из ведра, так что Кристоф на полпути сдался и нырнул в первую попавшуюся дверь на Крестовой улице. Мебель из этого пустого дома давно растащили, но в одной из комнат валялся соломенный матрас. В крыше недоставало нескольких черепиц, сквозь дыру лило. Кристоф перетащил матрас на сухое место, уселся на него и отряхнулся, как пес. Шорох соломы напомнил ему детские годы, когда он прятался в сарае в надежде, что никто его не найдет и не заставит работать. Потом он стянул мокрую рубаху, лег и закинул руки за голову. Глаза так и закрывались. Ничего, дождь все равно зарядил до утра, а Доктор нынче лег поздно и будет долго спать. К его пробуждению Кристоф уже вернется…

* * *

Соседний дом охватил пожар. Сквозь щель в ставнях Кристоф с ужасом наблюдал, как занялась соломенная крыша, как пламя перекинулось дальше и стена их собственного дома начала тлеть. Отец выбежал с ребенком на руках: Кристоф узнал в девчонке младшую дочь трактирщика. Потом по очереди дом покинули все его братья и сестры. Он остался совсем один. Йохан Вагнер замахал руками: «Выходи! Живей!» Кристоф рванул к двери, но она оказалась заперта. Засов раскалился докрасна, к нему даже прикоснуться было невозможно.

«Что ты копаешься! – орал отец. – Вышиби ее, и делов-то!» Легко сказать! От дыма глаза слезились. Спотыкаясь и кашляя, закрывая нос и рот рукавом, Кристоф вслепую шарил по комнате в поисках чего-то, чем мог выбить злосчастную дверь. Но вместо этого нашел кое-что получше – три ведра холодной колодезной воды. Огонь только занялся, он успеет потушить его! Кристоф схватился за первое ведро и выплеснул его в угол, где металось пламя. Оно зашипело, как змея, и разгорелось только сильнее. Что за черт? Второе и третье ведра сделали еще хуже.

– Да что ж ты за огонь такой! – задыхаясь от кашля, прокричал он, как будто тот мог ему ответить.

– Это, дорогой мой Кристоф, – раздался невесть откуда голос, – не что иное, как адское пламя. Вода не способна его потушить. Поможет только истинная вера в Господа нашего.

При звуках голоса Доктора сердце Вагнера радостно подскочило. Он кинулся к своему учителю, но в дыму никак не мог его найти. Протягивал руки, но натыкался только на пустоту. Наконец схватил что-то, потянул на себя, поднес к лицу, чтобы разглядеть. В руках был черный плащ со щегольским красным подбоем – такой носил только Мефистофель.

А на улице уже заходились криком женщины. Оглядевшись, Кристоф понял, что окончательно отрезан от спасения. Стены пылали, рушились балки, и весь окружающий мир обращался в прах…

…Он подскочил на матрасе, выдернутый из сна. Лицо и волосы были мокры насквозь, как будто он искупался в реке. Еще не рассвело, так что спал он от силы час или два. Но за окном и вправду кричали. Кристоф обтерся рукавом и встряхнулся, пытаясь изгнать остатки кошмара. Потом осторожно, стараясь на всякий случай держаться в тени, прокрался к ставням и выглянул в щель между ними – в точности, как во сне.

Только снаружи бушевал не пожар. Дождь прекратился, и улицу освещали факелы в руках вооруженных ландскнехтов. Значит, все кончено! Войска епископа прорвались в город!

Люди выскакивали из своих домов и пытались оттеснить ландскнехтов от Соборной площади. Мужчин почти не осталось в живых, и теперь женщины кидались на врага, как обезумевшие кошки. Женщины Мюнстера давно привыкли обходиться с оружием: у них в домах хранились арбалеты и шпаги да еще горшки с зажигательной смесью. Но отряд князя-епископа застал всех врасплох.

Какой-то мальчишка лет четырнадцати, защищая не то сестру, не то мать, выбежал вперед и напал на одного из ландскнехтов с ножом. Тот увернулся и одним движением выбил у мальчишки оружие, а потом схватил его за шею и принялся бить гардой по лицу, вышибая зубы. Парень захлебывался кровью, она пузырями вздувалась у него вокруг рта. Лишь когда он потерял сознание, избиение прекратилось. Рыцарь ткнул его шпагой в живот, резко выдернул ее и оставил мальчишку умирать в пыли у собственного порога.

Солдаты расправлялись с горожанами без всякой жалости. Они двигались по Крестовой улице по направлению к площади, обследуя дом за домом: выламывали ворота, вышибали ставни, не пропускали ни одной двери и убивали всех, кого находили. При виде этого у Кристофа во рту пересохло. Отскочив от окна, он быстро пополз на брюхе к подполу, спустился вниз по хлипкой деревянной лестнице и захлопнул за собой крышку.

В подполе было темно хоть глаз выколи, но и на ощупь стало ясно, что он совершенно пуст. В городе давно не осталось провизии, которую можно было бы тут хранить. Кристоф скорчился в углу, спиной прижавшись к сырой земляной стене. Крыс он не боялся: эти твари давным-давно покинули Мюнстер в поисках лучшей доли. Им с Фаустом тоже следовало так поступить! Если бы только он сумел уговорить Доктора раньше…

Никогда, никогда в жизни больше Кристоф Вагнер не станет помогать людям, даже если они будут его умолять. Никогда не влезет ни в какую войну, даже за самое правое дело. К черту эти правые