Бальзам Авиценны - Василий Веденеев

Да нет, какое наваждение! Он ясно различал красивые черты смуглого лица с большими темными глазами и ярким ртом, тонкую шею, украшенную нитками жемчуга, высокую грудь, обтянутую полупрозрачной блестящей материей. Правое плечо незнакомки обнажено, на руках надето множество узких браслетов. Такие же браслеты на лодыжках маленьких босых ног. Видно, как радужно переливалась ткань, когда грудь женщины поднималась при дыхании. А рокот барабанов становился все громче и тревожнее, свирели пели все жалобнее, словно умоляли о чем-то.

Зачем вообще все это: тревожная азиатская музыка, лучи света, красивая женщина с чашей? Вдруг в сумраке святилища, за колонной или статуей притаился лучник и сейчас он натянул тетиву, наложив на нее длинную стрелу? Мгновение – и стрела пронзит сердце русского, проникшего в тайный город храмов, скрытый в глубине гор. Неужели такова истина, о которой говорил Али-Реза? Но зачем посылать на верную смерть человека, который не раз помогал ему, рискуя собственной жизнью? Значит, истина в ином? Может быть, нужно подойти и принять чашу из рук незнакомки? Кто знает, каковы тут обычаи – ведь подносят же на Руси гостям хлеб с солью.

А женщина в круге света стояла недвижно, сияя радужной тканью одеяния, как райская птица, невесть откуда залетевшая под своды древнего храма, наверное давно покинутого даже духами забытых богов, которые оставили на память грядущим поколениям лишь свои безмолвные изображения из камня. Ведь боги живы, пока жива вера в них!

Женщина медленно подняла руки и протянула чашу капитану. Стараясь не делать резких движений, словно боясь, что дивное видение исчезнет и растворится в сумраке, он двинулся к ней, осторожно ступая по каменным плитам пола. Так и чудилось, вот-вот под нажимом стопы какая-нибудь плита повернется и полетишь в гулкую темноту подземелья, где молчаливо ждет нечто ужасное, дремавшее веками, а сейчас разбуженное звуками музыки и шагами пришельца из далеких северных стран.

Приблизившись к жрице – так Федор Андреевич окрестил про себя неизвестную красавицу, – он вновь почувствовал дурманящий запах сладких благовоний. Уж не пряталась ли она в тени массивного портала, наблюдая за приездом нежданных гостей? И так ли уж неожиданно появление Кутергина – в храме и вообще в этом странном и загадочном городе? Вдруг прекрасная женщина действительно последняя жрица, уже уставшая ждать, когда хоть кто-нибудь вспомнит о существовании культа, которому она служит? Хорошо, если ее вера не требует человеческих жертвоприношений.

Капитан остановился. Сейчас его и жрицу разделял всего один шаг. Как ему хотелось заглянуть в ее глаза, но она опустила их, и тень длинных ресниц легла на смуглые щеки. Чуть присев, женщина вытянула руки вперед и подала Федору Андреевичу чашу. Он принял ее, и музыка смолкла. Красавица сложила ладони перед грудью, словно умоляла о чем-то. Тонко звякнули браслеты на ее запястьях. Кутергин заглянул в чашу: в ней был желтоватый напиток, казавшийся густым, как мед. Наверное, его нужно выпить?

Капитан поднес чашу к губам и сделал маленький глоток. По вкусу питье напоминало сок тропических плодов – ароматный, чуть горьковатый и в то же время приторно-сладкий. Федор Андреевич выпил до дна и вернул чашу. Все так же не поднимая глаз, жрица приняла ее, шагнула из круга света и поманила русского за собой в сумрак святилища. Легко, словно танцуя, она отошла на несколько шагов и остановилась в ожидании, бросив призывный взгляд через плечо. Кутергин усмехнулся в усы и последовал за ней, вдруг ощутив себя легким и удивительно спокойным: он будто плыл над каменными плитами пола, не касаясь их ступнями. Все опасения улетучились, в душе царили покой и умиротворение.

Вновь заиграла музыка. Невидимые оркестранты сменили репертуар – теперь флейты пели ласково и мягко, а барабаны рокотали о радостях жизни и дерзости ратных подвигов. Хотелось ударить в такт каблуками и прищелкнуть пальцами, но порыв веселой легкости быстро миновал: через несколько шагов капитан с изумлением ощутил все возрастающую тяжесть в ногах, йотом в руках и, наконец, в голове. Мысли ворочались лениво, хотелось спать, и окружающее совершенно перестало интересовать его. Всякое желание следовать за прекрасной жрицей пропало. Возвращаться на площадь где ждал Али-Реза, тоже не хотелось: ну их всех, лучше лечь прямо на полу храмины и закрыть глаза

Федор Андреевич резко встряхнул головой и усилием воли отогнал сонливость, однако та через несколько шагов навалилась с новой силой, заставив его остановиться. Прижав ладони к вискам, он покачивался как пьяный, – в ушах возник шум, колени подгибались, глаза не хотели открываться, а мелодия флейт и барабанов звучала далеко-далеко, не громче комариного писка. Прекрасной жрицы он уже не видел, она незаметно исчезла во тьме. Да и была ли она вообще? Не померещилось ли утомленному путнику, давно не знавшему женских ласк, неземное создание с чашей в руках?

Капитан опустился на прохладный пол, свернулся калачиком, как в детстве, и, больше не сопротивляясь охватившей его истоме, провалился в глубокий сон…

Казалось, вокруг колыхалась почти осязаемая мгла: сколько он ни напрягал глаза, ничего не увидел, даже кончиков собственных пальцев. Федор Андреевич ощупал себя и обнаружил, что он нагой, как новорожденный! Исчезло все: халат, сапоги, лохматая шапка, шаровары, исподнее белье. Решительно все! Но холода он не ощущал, поскольку возлежал на пушистой и мягкой шкуре неизвестного животного. Наверное, обладатель шкуры при жизни отличался приличными размерами, и все же капитану удалось отыскать край странного ложа и определить, что шкура постелена на каменные плиты. Где он лежит, все в том же храме, где увидел жрицу с чашей? Кто его раздел и, главное, зачем?

Голова работала ясно и четко, от сонливости не осталось и следа.

Надо полагать, жрица – не плод его воображения, а в сок тропических плодов подмешали сильное снотворное снадобье. Кому и зачем понадобилось усыпить его? И отчего здесь так тихо, будто в склепе? Мало того, что темень, так еще и и ушах звенит от тишины.

– Эгей! Ау! – закричал капитан, приложив ладони ко рту, но звук заглох, словно он кричал в ком ваты.

Федор Андреевич встал, считая шаги, пошел вправо от ложа, но шагов через двадцать решил вернуться – не приведи Бог заплутать или куда-нибудь провалиться. Поиски истины, обещанной Али-Резой, перестали ему нравиться. Отыскав шкуру, он отправился в другую сторону и опять вернулся без всякого результата – стены достичь не удалось. В кромешной тьме трудно определить истинные размеры помещения, но скорее всего он находился в большом зале. Оригинальная спальня, и неплохо бы узнать, кто его угостил сонным зельем, заботливо раздел и уложил почивать, подстелив пушистую шкуру? Сколько он тут провалялся: час, сутки, неделю? Сколько времени прошло с той поры, как он проснулся: час, два или всего десять минут? Тишина и темнота мешали ориентироваться во времени и пространстве, но капитан решил не поддаваться панике. Вряд ли его хотели убить: это давно могли сделать. Он не ощущал ни холода, ни жары, не испытывал голода или жажды. Подождем, посмотрим, не век же странные хозяева заброшенного города храмов будут таиться? Если они появились один раз, то появятся и в другой. Федор Андреевич снова растянулся на пушистой шкуре и закинул руки за голову – интересно, где сейчас Али-Реза? Тоже валяется в темноте нагишом на подстилке?