Украсть богача - Рахул Райна

увлекся похвалой самому себе, что мне стало ясно: явился он неспроста.

– Он из какого-то американского онлайн-кинотеатра. Им нужно больше добрых фильмов с национальным колоритом, типа того, про старика-японца, который готовит суши. Пракаш-бхай, выключи камеру. И удали эту сцену, – он затрясся от хохота.

– Ничего доброго я тут не вижу, – сказал я.

– А какое получилось бы окончание, а? Он помогал бедным детишкам Дели, а теперь должен помочь давно потерянному сыну.

– И где же ты был полгода назад?

– Тогда я еще не заключил контракт с телевидением, – ответил он.

Я скрестил руки на груди, уставился в пол.

– Я хочу тебе помочь, – он коснулся моего плеча, и я изо всех сил постарался не вздрогнуть, как когда-то. – Расскажем им красивую сказочку. Ты ввязался в это ради денег. Я пришел и спас тебя. Ты снова добьешься успеха.

Он понял, что я не хочу иметь с ним дела, пусть мы и не виделись семь лет.

Мы смотрели друг на друга. Он явно не собирался уходить.

– Папа, давай поговорим о наших чувствах, – произнес я.

Сработало. Он тут же свалил.

– Позвони, когда выпустят, – бросил он на прощанье.

Я не стал ему звонить.

Мне надоело врать. Надоело отделываться полуправдой. Я заслужил наказание. И приму его как мужчина.

Еще через полгода меня выпустили.

Перед уходом мне вручили бумажку, на которой было написано, что они надеются, я стану полезным членом общества и больше к ним не попаду. У меня были деньги и больше ничего. Я словно заново родился.

У ворот меня поджидала машина Руди.

Журналисты меня не встречали. Меня велено было забыть.

Я спрятался в прежней своей квартире. Каждый раз, когда я забирал доставку готовой еды и по пути проходил мимо хозяина дома, он бормотал еле слышные оскорбления.

«Мозгобой» по-прежнему был популярен, даже больше, чем раньше. Продюсером стала Прия. Руди спросил, не хочу ли я с ней встретиться. Я даже ему не ответил.

Я торчал в квартире дни напролет, надеясь, что мир обо мне забудет.

Одно время я ностальгически подумывал исполнить старую мечту – открыть школу для детишек типа меня. Мы будем собирать дождевую воду, а на собраниях я буду говорить: «Я учу вас не ради знаний, а ради жизни», но потом отказался от этой идеи – все-таки мне не сорок лет. Так с чего бы в двадцать пять селиться в жопе мира с кучей плаксивых детишек? Да и для такой работы я слишком зациклен на себе.

Руди совершенно переменился. Никаких наркотиков. Никаких вечеринок. Никакой хрени.

У него появилась девушка, и я ему уже был не нужен. Она была милая. Предлагала мне остаться с ними. Но я понимал, что Руди нужна она, а не я.

И я уехал, не попрощавшись ни с кем.

* * *

Все эти годы я знал одно.

В Индии я пария – невозможно обмануть систему образования и остаться безнаказанным. А что индийцы любят больше всего на свете? Запад. А что Запад любит больше всего? Истории взлета, падения и возрождения. Покаяние. Прощение. И прочие христианские штучки. Да и папин приход в тюрьму подал мне мысль.

Чтобы Индия меня полюбила, мне нужно ее покинуть.

Меня всегда окружала религия.

Мечети и храмы, мой отец, Клэр.

Я получил деловую визу в США. Обычно судимым не выдают, но небольшая взятка сотрудникам американского консульства в Индии решает любые проблемы.

Я купил двадцать четыре акра земли в двухстах километрах к северу от Хьюстона, неподалеку от аэропорта и федеральной трассы. Выстроил главный дом с тремя спальнями, гостевой – с шестью комнатушками, такими тесными, что помещались лишь кровать да письменный стол. Купил фургон, завел веб-сайт и нанял домработницу-мексиканку, с которой познакомился в ближайшем магазинчике; я предложил ей в два раза больше, чем она зарабатывала там, и она мигом согласилась. Три раза в неделю она готовила мне тамале.

Сперва дела шли вяло. Сайт был неинтересный. Отзывов клиентов у меня не было. Вдобавок «Нетфликс» показал передачу про индийские культы, так что жители Бруклина побаивались связываться с такими, как я.

А потом клиенты хлынули потоком.

Чета пенсионеров. Немецкий турист, путешествующий по южным штатам. Руководитель компании по производству матрасов, переживший нервный срыв. Мы сидели вокруг костра, ели вегетарианское чили под звездным небом и говорили о том, куда привела нас жизнь. Дни наши проходили в молчаливых размышлениях, прогулках по территории. Мы чинили заборы и занимались легким физическим трудом.

Я купил коров, лошадей, отправлял их пастись. Все по Ведам.

В Техасе едят барбекю, стреляют из пистолетов и ездят на джипах, как в какой-нибудь пародии на Америку. Я поддерживал добрососедские отношения с местными христианами, которые наведывались ко мне, дабы убедиться, что я не завербую их дочерей-подростков в сексуальное рабство. Потом они даже пытались обратить меня в христианство.

Через год от клиентов не было отбоя.

Новости о странном молодом индусе, у которого не хватает мизинца и который открыл в Техасе ретрит, но при этом – вот чудо! – никого никуда силой не тащит, разлетелись мгновенно.

«Съезди-ка посмотри, что там такое, Оливия, Ханна, Рейчел, покопайся в грязном белье», – говорили редакторы.

Я стал знаменитостью. Им казалось, что я слишком хорош и так не бывает. Однако я всех убедил. Я не скрывал прошлого. Мне случалось причинять людям боль. Но я старался исправиться.

Журналы, веб-сайты для белых миллениалов, которые с уважением относятся к представителям всех рас, телепередачи – все они накинулись на меня как хищники. А на выходные я бесплатно приглашал к себе влиятельных блогеров.

Дисциплина у меня была железная. Никакого дуракаваляния. Только гулять, разговаривать, работать, поститься.

Я отрастил волосы. Стал носить оранжевое, как шафрановые. Поднял цены, сперва до пятисот долларов в неделю, потом до тысячи; еще я всегда бесплатно пускал к себе бродяг, беспризорников, случайных гостей. Поставил неподалеку от дома палатки с обогревателями на солнечных батареях и душами с дождевой водой. Наши прогулки продолжались по три часа. Мы подкрепляли силы ритуально очищенной минеральной водой. Телефоны я отбирал. Мы беседовали о прощении и о том, что главное – быть верным себе настоящему.

Я завел аккаунты в Инстаграме, Твиттере, Фейсбуке, но хранил загадочность. Снимал высокохудожественные фотографии: руки соприкоснулись в пыли, следы ног на песке, угли костра в сумерках. А рекламу мне делали СМИ. Я принимал гостей, руководителей и менеджеров среднего звена, наставлял их на путь самосовершенствования. К концу недели они сияли от благодарности, тяжелой работы и душевного спокойствия. Я заставил их вырубить кустарники и поставил там еще палатки. На