Песнь Серебряной Плети - Бранвена Ллирска

— Что за дурацкий эксперимент? Ты совсем спятил, пикси? — огрызнулся он.

— Ничуть, — хмыкнул алхимик. — Ты что ж думал, занять девятнадцатое кресло тебе дадут просто так? В награду за пустые слова и красивые глазки? Решай. И живо. Потому что паралич, видишь ли, очень быстро прогрессирует, и скоро обратить процесс станет уже невозможно.

— Понюхать-то можно? — напряженно спросил испытуемый.

Эрме кивнул:

— Можно, отчего ж нельзя. Но учти, что испарениями тоже отравиться недолго.

Киэнн унял бешено колотящееся сердце и решительно подошел к клетке, выдернув из рук Нёлди первый попавшийся флакон:

— Фигня твой ребус, плюнуть и растереть!

После чего, не останавливаясь, швырнул хрупкий сосуд алхимику под ноги. По лицу рыжего мага проскользнула судорога ярости, и заодно, едва заметный, но все же пойманный Киэнном испуг. Флакон не раскололся на части — заклинание Эрме перехватило его в четверти дюйма от мраморного пола пещеры.

— Ты жульничаешь, Киэнн! — дрожащим от возмущения голосом отчитал подопечного волшебник.

— Я всегда жульничаю, — хмыкнул в ответ Дэ Данаан. И спокойно кивнул никсу: — Пей, Нёлди. Если бы брошенный флакон был безвреден, он не стал бы так стараться прервать его падение.

— Ты мог убить нас всех!

— Да, — кивнул Киэнн. — Но это было мое решение.

Никс послушно осушил флакон. Спазм паралича медленно сошел с его тела, перекошенное гримасой напряжения лицо расслабилось, вывернутые конечности приняли естественное положение. Дрожа и панически глотая воздух, пленник вцепился в прутья плетеной клетки.

Киэнн еще раз окинул приятеля придирчивым взглядом, уловив приторный запах дешевых орифлеймовских духов:

— Девчонка из Сенмага? Хоть совершеннолетняя?

Нёлди рьяно закивал.

— Вслух, — потребовал Киэнн. С любыми домогательствами к малолеткам в королевстве фейри дело обстояло исключительно строго.

— Да, — с трудом проговорил никс.

— Выпусти его, Эрм.

Клеть распахнулась. Эрме наконец довольно усмехнулся и, прошествовав обратно к пиршественному столу, высоко поднял кубок с неразбавленным сидром:

— Что ж, предлагаю выпить за рождение девятнадцатого волшебника Круга Могущественных. И сим провозглашаю, что беру этого наглеца к себе в ученики. И обязуюсь за последующие двенадцать недель сделать из него настоящего фейри.

— Эрм, а ты точно не переоценил как минимум кого-то одного из нас? — осторожно полюбопытствовал Киэнн, когда все гости наконец покинули Бейн Ваис (а именно такое название носило место обитания пикси), и волшебник с его внезапно обретенным учеником остались одни. — Двенадцать недель? Ты серьезно? Я же бездарность!

Алхимик снисходительно ухмыльнулся:

— Это я знаю. — Разубеждать Киэнна в его неполноценности в планы у пикси явно не входило. — Но если бы я каждый раз спотыкался о столь незначительные препятствия, то, наверное, давно докатился бы до такого же убожества. Но учти, Киэнн: курс будет чудовищно интенсивным! Мягко говоря, тебе не понравится. А если сказать еще точнее, ты тысячу раз пожалеешь, что замахнулся на эту роль и не остался мыть тарелки на кухне. Приступим прямо сейчас?

Ну, про «тысячу раз» он явно промахнулся. Потому что сожалеть Киэнну впоследствии случалось примерно сотню раз на день. Поскольку в успех он по-прежнему не слишком-то верил, а за каждой неудачей следовала незамедлительная и жестокая расправа. Кроме того, методы обучения у маленького волшебника были весьма оригинальными: любую идею разъяснения теории он решительно отметал, считая сие глупейшим человеческим предрассудком. «Ты поймешь или сдохнешь» — было его девизом и основным постулатом. А потому ученика он предпочитал попросту бросать в глотку смерти и наблюдать за тем, как тот будет из нее выбираться. Так что к началу второй недели Киэнн считал свершившимся чудом то, что до сих пор жив и как-то держится на ногах, боль стала его второй шкурой, а сон — мифическим зверем, которого он, кажется, уже целую вечность не встречал.

А потом пошла третья неделя, может быть, самая странная и жуткая из всех. Сознание все чаще ухалось куда-то в тартарары, а на замену привычному связному образу мышления приходило что-то чуждое, простирая скользкие щупальца Древнего Бога. Его словно ломали и строили заново, рвали в клочья и латали грубыми, плохо прилегающими заплатами. Но время шло, и сломанное срасталось, а швы растворялись. И новоявленное чудовище Франкенштейна обретало облик и разум. Хотя все еще оставалось уродливым и неуклюжим чудовищем.

Эта ночь грозила захлопнуть капкан, приготовленный ею для докучливого монстра. И сейчас он увяз в ловушке почти по колено. Лысоголовую скалу Бейн Ваис окружала вереница непроходимых болот, и одна из смертельных трясин лежала в двух шагах от входа в пещеру, служившую жилищем пикси-алхимику. Задачей Киэнна было перейти ее вброд. И, понятное дело, он, как всегда, не справлялся. Как именно это следовало сделать, разумеется, снова не оговаривалось. Сам пикси перебежал трясину так, словно она была твердой землей. Но когда Киэнн, беспечно порассчитывав на свою память, попробовал последовать его примеру, оказалось, что дело вовсе не в том, чтобы знать, куда ступать.

Над Тол-Луинд — Непроглядной Топью — блуждали молчаливые огоньки-льёккьё, те самые, что обычно поднимали неописуемый шум и гам, если к обители Эрме приближался незванный гость. Для большинства фейри трясина не представляла серьезной опасности — почти все они умели менять облик и, обернувшись птицей или ночным мотыльком, передвигаться по воздуху. Исключение составляли, пожалуй, только тролли и ётуны — самые нежеланные посетители. Хотя, конечно, снаружи Бейн Ваис выглядела как непримечательная одинокая скала посреди серых болот, и вряд ли кому-то неосведомленному могло прийти в голову, что под ее покровом скрывается нечто большее. И все же пикси был изрядным параноиком, и, если льёккьё закатывали концерт — можно было не сомневаться, что кто-то сегодня не доживет до утра. Рыжий волшебник об этом позаботится.

Самое любопытное, что с болотными огоньками, которые у магмэллиан почитались созданиями лишь отчасти разумными, сумасшедший алхимик находил общий язык с легкостью. Так что охватившая их при виде Киэнна истерика довольно быстро улеглась — пикси все объяснил. Теперь они лишь деловито шныряли то туда, то сюда, невольно гипнотизируя бесконечным запутанным движением. Эрме, скрестив ноги по-турецки, сидел на поросшем пурпурным вереском островке по ту сторону трясины и хладнокровно наблюдал, как последняя с утробным урчанием заглатывает свою жертву.

— Думаю, у тебя не больше четверти часа, — уведомил он Киэнна. И поучительно добавил: — Очень неприятная смерть. Но трупы обычно хорошо сохраняются.

Чертов псих!

— И что мне делать? — без малейшей надежды на вразумительный ответ, нервно спросил Киэнн.