Firefly. Признаки жизни - Джеймс Лавгроув

Кейли, хотя и сбитая с толку, быстро справилась с удивлением и сама поцеловала его – жарко и страстно.

Саймон разомкнул объятия и вошел в комнату Инары. Залившаяся румянцем Кейли застыла на месте, смущенно поглядывая на товарищей по команде. Лямур закрыл за Саймоном дверь.

Инара, исхудавшая, лежала на кровати. Когда Саймон подошел к ней, она повернула голову, чтобы посмотреть на него. Даже это небольшое движение потребовало от нее колоссального напряжения.

– Саймон, – сказала она. – Всегда рада тебя видеть.

– Ничего не говори, Инара. Побереги силы.

– Не забывай: это не важно.

– Что, прости?

– Если твой метод лечения не сработает, я возражать не буду.

– Он сработает. Я почти в этом уверен.

– Но если ничего не получится, то, пожалуйста, Саймон, обещай, что не будешь винить себя. Я благодарна уже за то, что ты пытался мне помочь. И ты, и вся команда. Я знаю, через что вы прошли. Я всех вас люблю.

– Инара, я же говорю – пожалуйста, побереги силы.

– Ну хорошо, доктор Тэм. Тогда давай приступим.

Саймон закатал рукав ее кимоно и приготовил шприц.

* * *

Несколько часов спустя он разыскал остальных. Они собрались на огромной, сверкающей кухне в особняке Лямура. Здесь на блюдах лежали горы кексиков, печенья и нарезанных фруктов. Ел только Джейн.

Не говоря ни слова, Саймон, шатаясь, подошел к кофемашине, налил себе целую кружку кофе и выпил его одним глотком.

Все с надеждой посмотрели на него.

Саймон вытер рот рукой.

А затем неуверенно улыбнулся.

– Ты знаешь, что у тебя хмурое лицо? – спросила Инара у Мэла.

– Обесцениваешь мою красоту? – отозвался Мэл. – Да будет тебе известно, что в определенных кругах меня считают несравненным красавцем.

Они расположились в бельведере, из которого открывался вид на озеро. Мэл вывез Инару из особняка на медицинском кресле, оснащенном антигравитационной системой, и сейчас оно зависло в воздухе рядом со скамьей, на которой он сидел. Прошла неделя с тех пор, как Саймон ввел Инаре ИИМы, и за это время состояние Инары значительно улучшилось. Она уже не выглядела такой бледной и худой, как раньше, волосы уже не казались такими безжизненными, и, что самое главное, в ее глазах снова горел яркий, чудесный огонь.

– Ты так много хмуришься, и уголки у тебя опущены, – сказала Инара. Но если перевернуть твою голову, то ты бы выглядел счастливым. Что тебя печалит?

– Ничего, – ответил Мэл.

– Отлично. Как можно печалиться в такой день, в таком месте?

Она махнула рукой; ее пальцы еще недавно были такими тонкими, что с них свалились все кольца. Теперь кольца снова вернулись на свои места. Инара обвела рукой окрестности. Деревья, все еще в ярком осеннем убранстве, время от времени роняли листья. В озере поблескивали золотые рыбки. Солнце разогрело воздух ровно так, как нужно – он был теплым, но не удушливым. Два белых облака лениво плыли по синему небу.

– Драгоценная красота, – сказала Инара.

– Красота, которую создало богатство.

– Не будь таким унылым. Ты же не завидуешь Станиславу?

– Не завидую, но не отказался бы получить хотя бы малую часть его денег. Слушай, Инара…

– Ой-ой-ой, – игриво протянула Инара. – Что же сейчас будет?

– Ты о чем?

– Ты говоришь, что тебя ничего не печалит, значит, сейчас твое лицо выражает предельную искренность. А если Мэл Рейнольдс становится искренним, значит, дело серьезное.

«Я серьезен, – подумал Мэл. – Никогда еще я не был настроен так серьезно».

– Просто… На Атате было тяжело, – сказал он. – Всем нам было тяжело. Иногда я был уверен, что мы не выживем. Но мы не сдавались. Я не сдавался. Потому что должен был довести дело до конца. Потому что у меня не было выбора.

– Знаю. Ты не сдался. Ты понятия не имеешь, как много это для меня значит.

– Я знал: если мы потерпим неудачу, ты умрешь. Этого я допустить не мог. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы ты жила.

– Мэл, поверь, я не знаю, как тебя благодарить. Я всем тебе обязана.

Мэл замер на краю скамьи. Он не репетировал эту сцену, не был готов к ней. Но когда он припарковал кресло Инары в бельведере, это место и время показались ему наиболее подходящими.

Мэл жалел лишь о том, что не купил кольцо – кольцо, которое можно надеть на палец Инары, не опасаясь, что оно свалится.

Придется обойтись словами. Кольцо подождет.

Мэл собирался встать перед ней на колено, приняв позу, которую считал выигрышно старомодной, как вдруг Инара сказала:

– Я не забуду то, что вы сделали для меня – и вся команда, и особенно ты. Я буду вечно хранить воспоминание об этом.

Мэл замер. «Хранить воспоминание». Эти слова ему не понравились. Ему не нравился оборот, который принимал их разговор.

– Именно поэтому, – продолжала Инара, – мне еще тяжелее говорить с тобой об этом.

Ответ Мэлу пришлось буквально выдавливать из себя.

– О чем?

– Мэл, я была на волосок от смерти. Я была гораздо ближе к ней, чем когда-либо. Я чувствовала, что она внутри меня. Смерть, словно ледяная вода, медленно поднималась, поглощая меня. Это пугало, но это не было полностью неприятно. Мне казалось, что это… естественно. Неизбежно.

Инара накрыла его ладонь своей.

– Такие переживания меняют человека, – сказала она, – и мне нужно время, чтобы переварить их, разобраться в них. Время… и пространство. Станислав сказал, что я могу гостить у него столько, сколько пожелаю. Поэтому на «Серенити» я не вернусь. Я останусь здесь, буду выздоравливать и обдумывать то, через что я прошла.

– Ладно.

– А затем, возможно, я вернусь в Дом Мадрасса. Не знаю. Да, со мной они намучились, но это единственное место, где я чувствую себя как дома.

– Ладно.

– Ты ведь понимаешь почему, Мэл? Я долго и упорно думала об этом, и мне кажется, что так будет правильно. Что это единственный выход.

– Ладно.

– Ты скажешь что-нибудь, кроме «ладно»?

– Ладно.

– Ну так давай.

Подумав, Мэл спросил:

– Как долго?

– Что «как долго»?

– Как долго ты планируешь остаться в Доме Мадрасса, если ты туда поедешь?

– Я не знаю, честно, – ответила Инара.