А&В. Бабочка - Tais

спинку дивана, и замолчал. Что в его хмельной голове сейчас крутилось, о чем он думал, Новак не представлял, но не стал мешать, а просто смотрел на него, сидя совсем рядом.

— Знаешь, что меня удивляет? — после минутного молчания спросил Эндрю, так же созерцая потолок.

— Что?

— Моя карьера летела в пропасть. Да что там карьера — вся моя жизнь. И на фоне этого хаоса, я все время думал о тебе. Вот не вру, у меня брали интервью об этом инциденте, а я сижу и вспоминаю, как пахли твои волосы. Глупость какая-то, скажи?

— Да нет, почему же… — попытался увильнуть Новак.

— Ну не ври.

— Если только чуть-чуть…

— Хах… «Чуть-чуть», — Он вернул голову в нормальное положение. — Я тоже думаю, что это дурость та еще, но поделать с собой ничего не мог. Как школьница влюбленная, ей богу. Ты мне даже снился каждую ночь, представляешь? — он встал с дивана, чтобы наполнить бокал еще раз. Нетвердой походкой он дошел до кухни и стал брякать бутылками.

— И что же снилось?

— Обычно ничего хорошего. Этой ночью вообще приснилось, что ты умер, — Он вернулся уже с новой порцией промилле в руке и сел на свое место. — Это словами не передашь. Для меня весь мир перестал существовать. Я проснулся весь в слезах.

— Я пока жив, — сказал Новак и, поставив бокал на журнальный столик, поднырнул под его руку. — Как же я по тебе скучал…

— Я тоже, — Эндрю прижал его к себе и прислонился своей щекой к его лбу. Чем ближе они были друг к другу, чем тише звучали их голоса, и сейчас они чуть ли не шептались. — В общем, я в полной заднице. Единственное, чем я гордился — карьера. Но теперь психиатрия для меня закрыта.

— Это почему?

— Я же объяснил, переаттестация и испорченная репутация.

— Но ведь не все потеряно. Возможно же все исправить.

— Почти невозможно. И если честно, сил у меня исправлять это сейчас никаких.

— Может, тогда «ну его» на какое то время?

— Что ты задумал?

— У меня есть предложение. Это только предложение, так что не смейся.

— Ну, хватит интриговать, говори.

— Я хочу сдать экзамены старшей школы в этом году.

— На первом году обучения?! Ты, конечно, тот еще умник, но, Алекс…

— Да погоди ты! — Он скинул с себя его объятья и посмотрел ему в глаза, продолжив уже куда более серьезным тоном: — Я знаю, что это сложно, но если говорить откровенно я всегда опережал программу. Всегда знал на несколько классов вперед и с каждым годом разрыв только рос.

— Но почему ты не перескочил те классы, что уже изучил?

— Ты ведь знаешь…

— Дэн?

— Угу, — он стыдливо отвел свой взгляд. — Я не хотел оставлять его одного в классе, вот и молчал.

— А почему сейчас передумал?

— К черту. Его и всю эту жизнь. Ты был прав по поводу моих к нему чувств.

— Я тогда тебя совсем не понимаю, — попытка скрыть раздражение в голосе с треском провалилась.

— Я хочу годик другой попутешествовать вместе с тобой. Давай возьмем авто и поедем куда глаза глядят? Поездим по континенту, мир посмотрим…

— Алекс, я, конечно, очень рад, но… Ты сам слышишь, как это звучит? «Я понял, что люблю Дэна, но быть мне с ним не суждено, так что давай ты побудешь для меня спасительным кругом, я пострадаю тебе в жилетку, а потом мы вернемся, и я опять буду сохнуть по тому рыжему засранцу» — примерно вот это я услышал.

— Сейчас ты не справедлив…

— Разве?

— Это не так. Все эти чувства к Дэну… Они словно болезнь. Из-за них я перестаю быть самим собой, становлюсь покорным, безвольным, неуверенным. Когда я рядом с ним мне постоянно страшно и тошно. Разве это любовь? Скорее нездоровая зависимость. Знаешь, что самое хреновое? Я понимаю, что идеализирую его, как отца идеализировал. Мой отец самый мерзкий, самый самовлюбленный, жестокий и эгоистичный тип на свете, и был он таким всегда, а в детстве я считал его чуть ли не супергероем. И Дэн такой же по сути, может, только чуть более умный. И я понимаю это головой, но почему-то не осознаю. Но ты… С тобой ситуация полностью противоположная. Когда ты рядом, я счастлив. С тобой я — это я. Нет, даже лучшая версия себя. Вспомни, каким я был, когда мы только познакомились — забитый, неуверенный. А сейчас? Я, наконец, понял, что чего-то стою, и это целиком твоя заслуга.

— И поэтому ты хочешь поехать со мной? Из благодарности?

— Да нет же!

— Тогда почему? Раз это не бегство от Дэна и не благодарность, зачем тебе я? Я ведь тебе безразличен…

— Я люблю тебя, Эндрю.

Секунд десять они вдвоем молча слушали треск камина, смотря друг другу в глаза.

— Ну да? — недоверчиво сказал Эндрю.

— Да. Не могу себя назвать влюбленной школьницей, но это определенно любовь.

— И как же ты это понял?

— Ну-у… А как все остальные понимают? Неиссякаемые мысли о тебе: чем ты занят, все ли у тебя хорошо, счастлив ли ты… Еще желание тебя увидеть и прикоснуться к тебе, быть рядом. Знаю-знаю, банально, но это правда. Если ты чувствуешь то же, поехали. Поживем для себя, а этот мир пусть катится к чертям со своими переаттестациями, работой, ответственностью и проблемами. Хотя бы на год. Вот сдам экзамены, избавлюсь от этой школы и рванем сразу после получения диплома!

Эндрю в голос рассмеялся. Он не издевался, не смеялся над ним. Его переполняло счастье, что не нашло другого выхода, кроме как вырваться потоками хохота. Новак обиженно насупился.

— Ну смейся надо мной, давай… — пробурчал он.

— Иди ко мне, — сказал Эндрю все еще смеясь. Затем притянул его к себе, крепко обнял и тихо уже без тени смешка в голосе сказал: — И куда рванем в первую очередь?

День шокирующих признаний

День с самого начала обещал быть интересным. Разбудил его ни свет ни заря настойчивый телефонный звонок от человека, звонка от которого он и в обычное время суток никак не ждал. Эндрю рядом недовольно заворчал и перевернулся на другой бок, прикрывшись от звона одеялом. Наконец дотянувшись до телефона, он принял вызов.

— Ало? — сонным голосом сказал он в трубку.

— Привет. Разбудила? — ее голос едва слышно дрожал.

— Пол шестого утра. Сама как думаешь?

— Прости. Я думала, ты уже встал.

— Что-то случилось?

— … — Повисла тишина. Новак даже подумал, что связь оборвалась и, оторвав телефон от уха, проверил, что вызов