Рижский бальзам на русскую душу - Дария Юрьева

– Забавляешься,– вместо приветствия произнёс Гринго первое, что пришло на ум, созвучное с желанием найти огрехи в собеседнике.

Высказав недружелюбие, Гринго посчитал, что цель достигнута. Он вновь почувствовал себя на коне, в своей тарелке. Обращение вписывалось в намеченную канву и ничего, из ряда вон выходящего, не произошло.

– Можно и так сказать,– ответил Валентин.– На ваших глазах создано новое сочинение, посвященное канарейке.

– Канарейка, которая прилетела неизвестно откуда и куда улетела? Тебя не заботит, что она может жить только в неволе и в теплое время на природе, а с приходом морозов погибнет?

– Ее клетка находится в моем доме. В теплое время года я открываю дверь и выпускаю канарейку на волю. Далеко она не улетает и вечером возвращается домой.

– Расскажи нам, бездарям, что побуждает тебя сочинять музыку?– спросил Гринго.

– Осмысление происходящего.

– Что ты сочинил в прошлый раз, вчера, когда нас не было рядом?

– Ранним утром, проезжая в грузовике по ущелью, я ощутил, как струится ветерок, проникающий за ворот. Вот тогда пришло осознание, что означает строка из песни: холодок бежит за ворот… При обустройстве нового места, на меня нахлынули приятные воспоминания, и родилось произведение с условным названием «Песня гор». Включая знойным днем кассету с записью музыки «Песня гор», я ощущаю утреннюю прохладу.

– Ты не теряешь времени зря,– Гринго провёл рукой по владениям Валентина.– Новое месте быстро обжито.

– Стараюсь.

– Только не говори, что ты не рад нам, незваным гостям,– перешёл он на излюбленный, провокационный слог.

Валентин не торопился с ответом. Ему не хотелось дерзить, но постоянно слушать колкости тоже не доставляло удовольствия. Команду Гринго он воспринимал, как ненасытную толпу. С большим удовольствием он обслужил бы проголодавшихся незнакомцев, только не их. Он радовался каждому изголодавшемуся пешему путнику и шумной честной компании, подъезжавшей на лимузинах. С особой радостью он встретил бы дальнобойщика, который, изнемогая от усталости и не замечая мелькающих на трассе торговых точек, стремился добраться до его харчевни. Водитель был вправе предполагать, что его встретят с распростёртыми объятиями в любое время суток, усадят на почетное место, вкусно накормят, предложат на выбор блюда из яств, кажущиеся неимоверно вкусными, после напряжённого трудового дня. Путник жадно бы поедал одно блюдо за другим, пока не отпал от стола, как насытившаяся пиявка, а трактирщик, подтрунивая над его зверским аппетитом, начал бы с интересом расспрашивать о приключениях, встретившихся в дороге, и о нём самом. Вдоволь наговорившись, Валентин, взял бы в руки флейту, если водитель молод, или свирель, если перед ним пожилой человек, способный на старости лет, как младенец, уловить чистоту звуков и новизну трели дудочки. Ему стоило сыграть бесконечную песнь о Великом шелковом пути, замешанном на новизне впечатлений, привлекательности окрестностей, познании, коммерции, запахе разнотравья, звона тишины, завораживая нетронутой природой, оазисами долин и гор. По нему с котомками за плечами пробирались очарованные красотой и богатством края первые первопроходцы, а за ними, в последующие тысячелетия, по тем же тропам, чуть утоптанным, шли нагруженные добром караваны верблюдов, а за ними, по укатанным дорогам, ревя на подъёмах и чертыхаясь на труднопроходимых участках, спешили делать бизнес гружёные «Мазы». Для умиротворённого гостя, сморенного усталостью и обильной пищей, дождавшись, пока стемнеет и в права вступит тёплый вечер, почти мгновенно превращающийся в тёмную южную ночь, расстелют постель на топчане, на котором он только что пил чай, и оставят одного. Где-то рядом, в стороне, Валентин заиграет ненавязчивую колыбельную, не понимая, кто больше испытывает удовольствие:водитель грузовика или он, хозяин котла. После дневных забот, примостившись в укромном местечке, он, в оцепенении, долго будет вслушиваться в ночные звуки, и всматриваться в ставшие таинственными, деревья и горы, молчаливо наблюдавшими за миром, в котором день сменяется ночью, зима летом, опадает листва и зацветают сады, где меняются сезоны и жизнь течет по кругу.

Гринго удивлялся, что вслушивается в окружение, которое завораживало его. После паузы он перевёл тему на обыденность.

– Ты, надеюсь, помнишь, что соловья баснями не кормят. Накормишь нас? – cпросил он.– У тебя что-нибудь осталось?

При упоминании о вкусной еде, команда засуетилась. Захотелось поскорее начать работать ртом.

– У меня готова заготовка для приготовления самсы. Сегодня, почётным дням, я делаю самсу по-узбекски, а, по нечётным – самбусу по– таджикски.

– Какая разница между самсой и самбусой,– пренебрежительно высказался Гринго.– Чую, что нас опять дурят, завёртывая одни и те же конфетки в разные цветные обертки.

– Обижаешь… Так не трудно скатиться к представлению, что для русских все туркмены на одно лицо, а для туркмен – наоборот. На самом деле каждый имеет свою индивидуальность. Так и в пище. Между самсой и самбусой такая же разница, как между узбеком и таджиком. Национальные блюда внешне похожи. Мучнистые изделия с бараниной, луком, различными специями заворачиваются конвертом, обжариваются в тандыре. Вроде бы они одинаковы, но отличаются по вкусу.

– Говоришь увлекательно. Так и хочется проглотить слюну. Для начала принеси самсу, а потом самбусу,– высказал предложение Гринго,– чтобы осуществить дегустацию блюд и понять различие.

– Под заказ я могу приготовить самсу и самбусу, но сегодня в меню одно блюдо: самса.

– Тогда не рассуждай, а неси скорее самсу.

Валентин, по привычке, поклонился и направился к палатке, из которой с заготовками направился к тандыру. Перегнувшись, засунув голову в печь, стал прикреплять пирожки к внутренней горящей стенке. Спустя непродолжительное время с готовой едой, лавируя по тропинке, как самолёт, с подносом в одной руке и с белым чайником в другой, пошёл на посадку к топчану, на котором уже разместилась команда Гринго. Поставив блюдо на выцветший ковер, Валентин ждал, пока посетители разольют чай в пиалы из пузатого чайника. По старшинству первым к еде приступил Гринго. Надкусив самсу, он с удовольствием начал пережёвывать пищу. Его собратья, вслед за ним набросились на еду.

– Я, пожалуй, удвою заказ,– высказался Гринго.

Жующая компания дружно поддержала своего босса.

– Неси, что осталось,– послышалась краткое пожелание.

Валентин не успел уйти. Посыпались вопросы. Отвечающий стоял, как школьник, перед мирно жующей удобно устроившейся на топчане братией. Не оставалось сомнений, кто правит балом. – Расскажи, любезный,– обратился Гринго к Валентину,– как тебе удалось околпачить чиновников и заполучить участок в столь цветущем месте?Открой секрет. Мне, например, не удалось завладеть частью ущелья под строительство нового микрорайона, а тебя на лицо сдвиги. Посмотри,– он простёр руку впереди себя, имитируя градостроителя, – перед нами на открывающийся прекрасный вид. За грядой следует гряда. За ней располагается третья, а за ней возвышаются синие горы. За моей спиной журчит неугомонная речка. Вдоль ее устроена дорога, уходящая за горизонт. О чём-то шепчет листва деревьев. Умиротворённая природа убаюкивает душу. А если вспомнить, что за всё надо платить, то поневоле возникает вопрос:нужную ли дань собираешься ты платишь, ежедневно вдыхая аромат зефира и наслаждаясь нетронутой красотой? Посетитель, остановившийся купить у тебя чебурек, на самом деле больше должен больше платить за краски природы, чем за еду. Устанавливая палатку в ущелье и выписывая счёт на оплату за еду, ты думал об этом?