Рижский бальзам на русскую душу - Дария Юрьева

– Не стоит заботиться о моей персоне. Лучше я уйду в горы, куда меня давно влечёт, и там, на перевале вблизи трассы, начну варить плов для проезжающих дальнобойщиков и сочинять музыку.

– Я и там тебя найду.

– Там и поговорим.

Валентин посчитал разговор законченным и ушел с виллы Гринго. Вскоре он покинул город.

Гринго сообщили местонахождение Валентина, расположившегося в ущелье, высоко в горах, на безлюдной трассе. Отложив дела, он поспешил навестить друга, потрепать ему нервы и от этого получить удовольствие. Вскоре, снаряженная для путешествия машина, подъезжала к месту обитания повара. Оставив её на обочине, Гринго и телохранители, разминаясь, высыпали на природу. Живописная, извилистая дорога в ущелье, пролегала между грядами гор. Параллельно ей, в лесопосадке, у скалы, текла говорливая речка, выточившая за столетия русло в твердой горной породе. По мере удаления от воды ковер травы постепенно желтел,. На площадке, поближе к дороге, на почве, лишённой растительности, были сооружены палатка военного образца и тандыр. У входа лежал опрокинутый огромный казан, перекочевавший с базара вслед за хозяином, В тени деревьев стоял сбитый деревянный топчан. Валентин суетился, вытаскивая из тандыра горячие пирожки с мясом и выкладывая их на поднос, который держал шустрый мужчина средних лет. Нагруженный едой, он отправился к стоявшему на асфальтированной площадке автобусу. Излишняя полнота делала его движения важными и величественными. Навстречу ему, из автобуса, выскочили молодые люди в ярких нарядах, характерных для художественного ансамбля. Артисты, весело щебеча, разлили из термосов чай и налетели на еду. Молодая пара, под аккомпанемент оркестра, вышедшего из автобуса Икар, начала весёлый жизнерадостный танец. Их движения были настолько легки и изящны, что привлекли внимание зевак. Команда Гринго, подойдя поближе, приблизилась к публике и стала наблюдать бесплатный концерт. За танцем следовал другой, не менее живописный танец. Кругленький господин стал наблюдать за движениями своих подопечных. Стоявший рядом Гринго, залюбовался. Ему пришлось внутренне признаться, что, как не закручивалась бы жизнь, и как не приходилось вертеться, никогда еще ему не удалось испытать такой видимой легкости и законченности движений, которые демонстрировали танцоры.

– Они наслаждаются жизнью, а я только преодолеваю препятствия,– не обращаясь ни к кому, высказался он.– Хотелось бы, хоть на миг, поменяться с ними ролями.

Стоящий сзади, полнеющий мужчина, оказавшийся заведующим хозяйственной частью танцевального коллектива, отпустил реплику.

– Не завидуйте танцорам,– сказал он, вступая в разговор.– Их жизнь в танце, а отпущенный срок пребывания в танцевальном коллективе, скоротечен.

– Как легко они танцуют,– ответил Гринго.– За красочное исполнение танца можно и жизнь отдать.

– Я не разделяю подобного мнения, но вы говорите словами танцоров. Я как-то спросил примадонну:что она собирается делать после тридцати лет, и не пора ли подумать о будущем?Она с пафосом ответила, что ее целью является желание прожить интересной жизнью в танцевальном коллективе отпущенные десять лет, а дальше пусть будет то, что будет. Чтобы узнать о правомерности своих действий,– в запале сказала она,– нужно ответить на единственный вопрос: нравиться тебе трудиться на избранном поприще или пора менять работу? Я не собирался вступать в дискуссию. Не услышав ответа, она высказалась: каждое утро, выходя из дома, я говорю себе: я счастлива. Ей совершенно не важно, что по истечению десятка лет, она останется голой, как сокол. .Лично меня, не прельщает подобная судьба, – сказал администратор

– А что вы ждёте от жизни?– спросил Гринго.

Администратор задумался.

– По существу, ничего не жду. Живу, как живу, как грузовик, едущий по накатанной дороге,– завел он пространную пластинку.– Содержу семью, а она у меня большая, и вздыхаю о будущем, памятуя, что добро, с течением времени, должно приумножаться. Потихоньку, что плохо лежит, прибираю для собственных нужд. Моё дело простое:воровать и продавать,– чувствуя свою безнаказанность, разоткровенничался администратор.

– И многое выпадает в осадке?– поинтересовался Гринго.

– Достаточно. Танцоры думают только о танцах, на остальное им наплевать. Находясь на диетах, они следят за своим весом. Им, по существу, ничего нельзя есть, но заказать для ансамбля можно многое. Это радует. Кое-что остаётся от еды, строительных материалов, запасных частей автотранспорта…

– Значит мы с тобой одной крови,– сделал заключение Гринго.– Ты мелкий плут, следящий за тем, что плохо лежит, а я большой плут, вышедший на большую безлюдную дорогу. Мы с тобой положили на плаху свои жизни ради обогащения и ежедневно заняты созданием богатства. Нам нужны деньги, деньги, деньги, заводы и пароходы, приобретенные любым путем. Мы выглядим гордыми, богатыми и имеем практически все. Нам не хватает только птичьего молока, и все равно не получаем полного счастья. Мы суетимся и, положа руку на сердце, в конечном счете, хотели бы заниматься тем, что желаем дать внукам. Мы успокаиваем себя, что живем ради будущего детей. «Лучшее моим детям», – для меня не пустой звук, а самое затаенное чаяние. Их счастье и удача – моя забота, но почему– то детям нужно другое. Моего сына интересует теннис. Для него важным является не бизнес, а место в рейтинге международной классификации теннисистов. Моя дочь учится в хореографическом училище. Ее интересует искусство танца и ей безразлично, какими домами и замками она владеет. Страсть наживы и творчество несовместимы. Наши пути расходятся. Мне остается ворочать миллионами, предоставляя право детям заниматься любимым делом и собственным развитием.

Концерт завершился так же внезапно, как и начался. Автобус, посигналив, собрал танцоров – пассажиров и удалился. Гринго вспомнил о цели своего приезда и направился к владельцу павильона. Он развеселился, как персонаж сказки, встретивший колобка, ушедшего от дедушки, бабушки и прочих зверей, представляя, с какой легкостью, изворотливостью и ловкостью, разберется с Валентином, и заставит снадобье покатиться в его рот.

Повар совершенно забыл о, создающей суматоху, группе Гринго. Он сидел в тени на бревне со свирелью в руках и выводил замысловатую мелодию. Гринго пересёк поляну и изумлённо остановился, увидев на пеньке кенара, сидящего перед музыкантом. Не желая пугать музыканта, он жестом, запрокинув руку за плечо, остановил телохранителей, спешащих за своим патроном. Застывшая компания стала внимать пению птицы и рождающейся на их глазах мелодии. Валентин бессистемно перебирал ноты, дуя то тихо, то сильно. Его игра напоминала исполнение мелодии мальчуганом, не знавшим нот, к которому впервые попал в руки музыкальный инструмент, который рад, что издаёт какие-то звуки. Во время мелодичного исполнения зазвучало подпевание кенара, отличавшееся чистотой и прозрачностью звука. Прислушиваясь к откликам птицы, Валентин начал, играя мелодию, подыгрывать своему подопечному. Увлёкшись, он воспроизвёл голос кенара, вторивший ему. При возвращении к народной мелодии голос кенара, надолго умолкший, повторился. Продолжая играть, музыкант прислушался к подтягиванию птицы. Чем дольше он играл, слушая птицу и меняя музыку, тем чаще вступал кенар. Наконец, произведение стало цельным для музыканта и птицы, каждый из которых, зная свою партию, безошибочно вступал в роль, дополняя друг друга. По мере игры, лицо Валентина светилось радостной улыбкой. Теперь он знал, что не каждую мелодию, придуманную людьми, птицы воспринимают на ура. Знал, какую музыку следует играть, отчего улыбка сменилась спокойствием. Свирель в руках завибрировала и из неё полились звуки, которые давно ожидались. Валентин уже не думал, скорее не контролировал действия, а полностью полагался на инструмент, готовый воспроизводить звуки вспорхнувших птиц и щебетание, неудержимость полёта и радость обитания. Закончив играть, он некоторое время сидел с опущенной головой, боясь потревожить созданный мир. Взлетевшая птица нарушила молчание. Команда Гринго, приблизившаяся к Валентину, засуетилась.