Катарсис. Темные тропы - Виталий Храмов

Началось застолье. С выпитым вином и поглощаемыми заморскими и диковинными яствами (на которые «мои» накинулись, будто неделю голодали) обстановка становилась всё более непринуждённой. И вот уже молодые люди строят глазки друг другу, молодые хозяйки краснели, смущались. Явно намекая этим на сеновал. При этом ни Волчица, ни Огнянка никак не реагировали на игривые переглядки княжича и огнегривых братьев. Шум ведущихся бесед нарастал. По знаку купца вошли музыканты, начали наигрывать что-то, вызывающее настоящую зубную боль этими своими скрипучими струнными изделиями, погремушками, бубнами и свистульками.

Встаю, кланяюсь хозяину стола, Оскалу и Лиле, что тревожно зыркнула, прервав напихивание Малыша южными диковинками, иду прочь. Наверх, откуда можно было узнать обстановку снаружи, к окну.

Улица пуста. Ни одной живой души. Только раздавленные тела. Некоторые трепыхаются. Но никто не спешит на помощь.

Слышу тяжёлые шаги на лестнице. Мне не надо оборачиваться и даже гадать, так знаю, что это – купец. Деликатно кашляет. Поворачиваюсь, киваю, будто и не здоровались.

– Как мне дозволено обращаться к вам? – поклонившись в ответ, спрашивает купец.

– Это важно? – буркнул я в ответ.

– Не хотел бы оскорбить, ненароком обратившись не по положению. Цепей на вас нет, ни знаков знати, ни наёмника, ни колец, ни мантии мага, но по-простому обращаться язык не поворачивается, – смиренно поясняет купец. – У меня глаз на людей намётан, и я вижу бывалого и опытного человека, бойца и сильного мага. Если не затрону ничьей тайны.

– Обращайся, как хочешь, не обижусь. Называй хоть пирогом, только в печь не запихивай, – ворчу я, – я не знать, оскорбление не нанесёшь. Можно сказать, что я – наёмник.

– А как имя? – уже свободнее спрашивает купец.

– Морозом кличут, – буркнул я, отворачиваясь.

– Мороз, тебя не завлекло веселье внизу? – хитро смотря, спросил купец.

– Посмотри, – сдвигаюсь я, указывая на улицу, – там столько людей и настолько глупо погибло, что кусок в горло не лезет.

Купец выглянул в окно, пожал плечами:

– Люди гибнут, люди рождаются. Мы – живы, близкие наши – целы. Жизнь продолжается.

– Ты считаешь это нормальным? – указываю я на тела и тёмные пятна на брусчатке.

– Только на моей памяти это третий раз, – отвечает купец, покручивая перстень на пальце руки, сложив ладошки на подушку своего брюха, – но я редко и недолго бываю в столице. Сам понимаешь – без пригляда приказчики расхолаживаются.

– Ах, такая давка – постоянное явление? – удивляюсь я.

– Живчик, добряк, постоянно учит молодых лекарей и магов Жизни, – говорит купец, задумчиво глядя в окно. – Учатся юные лекари на таких вот прихожанах. Принимая страдальцев без оплаты. Вот люди и стоят, надеются, что именно им повезёт без оплаты избавиться от болезни. А тут слух облетел город, что Живчик вернулся. А его долго не было. Народ и повалил. Ну, а где эти бараны собираются без счёта, завсегда – давка. Стража, вон, их разогнала. А если спустя часок выехать – у Чёрных Ворот опять будет толпа.

Не хочу больше ничего говорить, лишь качаю головой. И что, что для меня погибшие – это вина стражи и лекарей? Это они не организовали, не продумали приём людей. А вот человеку, что всю свою жизнь живёт рядом, это не кажется жестокостью и чьей-то оплошностью. Считает это столь же обычным явлением, как осадки за окном. Да, неприятно, да, надо укрыться. Но не бороться с этим. Жестокий мир, жестокие сердца. Как бы это ни звучало смешно от Тёмного мага, нежити, подручного самой Смерти.

– Позволь поинтересоваться, как обстановка на Западе? – спрашивает купец.

– Как тебе ответить, уважаемый? – усмехаюсь я. – Если я считаю произошедшую давку упущением Дома Страданий и стражи города, а погибших – напрасными жертвами, а ты говоришь, что это ничего необычного? Наши оценочные суждения расходятся. Потому – суди сам. По пути со своего владения до логова Волков властительница Медной Горы потеряла всю свою охрану, за исключением одного человека, и всю прислугу. Это какая обстановка? Как, по-твоему, бойня всех против всех в логове Волков – ничего необычного? А поход Гильдии наёмников Волчьего Логова на Тёмных и целое войско Призраков, от которого наёмники бежали без оглядки? В город, охваченный кровавым бунтом. Так какая обстановка на Западе, где Церковь изрядно проредила знать? Где любая жизнь замкнулась в обводы валов и частоколов их поселений? Где на полях и в садах трудятся только старики и дети. А все мужи – Бродягами – атакуют стены, которые когда-то защищали?

– И Запад – тоже, – вздохнул купец. – Задрала эта Смута! Я уже засиделся дома. Но привычные мне направления торговли оказались недоступны. Многие мои торговые пути оказались непроходимы. По самым разным причинам. И много моих торговых представительств оказалось просто отрезано от меня. Без всяких известий. Подозреваю, что хороших вестей я от них так и не дождусь. Я терплю огромные убытки. Похоже, что скоро о таком зерноторговце, как Сварыга, придётся забыть.

Купец сокрушённо качал головой:

– Я с интересом присматривался к Западу, прислушивался к слухам о Медном Властителе и Северной Башне из Гиблого Леса, – говорил Сварыга. – Гиблый Лес – это плодородные земли. Таких лакомых и тучных земель мало, все наперечёт. Это – зерно. Это – хлеб. Гиблый Лес всё чаще приходил ко мне в мыслях моих. И тут – прямо в моём дворе – вдова Медного Владыки, его дети, княжичи Волка. Я обнадёжился.

– Мне жаль. – Пожал я плечами, кивнул купцу, обошёл его, иду вниз. Пора бы уже. Мы сюда не мясо есть и вино жрать приехали.

Но молодёжь на меня – ни взгляда, ни слова. Горана уже нет. Беру Малыша на руки, тем забираю из застолья Пламя и Лилию. Я не собираюсь никого уговаривать. У меня есть задача, для её выполнения мне требуется только Мышонок.

Приятно. Малыш уткнулся лицом мне в шею и крепко обнял. Дубняк с ребятами уже развернули нашу повозку, ждут. Увидев меня, спешно запихивают в рот и допивают то, что им принесли служки купца.

Купец сам нас провожает.

– Надеюсь, ещё увидимся, – говорит он, склонив голову. – Мои ворота всегда открыты для вас.

– Благодарю, – отвечаю я, тоже поклонившись, – вы были добры к нам. И наша память сохранит ваше доброе имя. Надеюсь, нам ещё представится возможность ответить вам добром на добро.

Старательно отводил глаза от страдающих людей на мостовых. Помочь всем я был не в силах. Помочь кому-то? Не в силах решить, кому именно. И время терять – никак невозможно. Тугая пружина грядущих событий уже режет плоть реальности, брызгая вокруг нас кровью. Пружина может сорваться, вышвыривая нас туда, куда я даже в самых смелых мыслях не подозревал и самых кошмарных снах не видел. А ребёнок так и останется сломанным человеком? Надо спешить, надо успеть.

Возможно, нас узнали, возможно, что-то ещё, но ряд стражи расступился, беленные известью Белые Ворота – отворились. (Другие ворота назывались Чёрными, хотя тоже были выбелены негашеной известью, но через Чёрные Ворота пускали «чернь».) Нет, нас ждали. Прислужник Дома Страданий поклонился нам, указывая, куда нам ехать. И запрыгнул на подножку повозки, сопровождая.