Катарсис. Темные тропы - Виталий Храмов

Как бы я ни спешил, переживая, всё же времени прошло немало. Сдал глупо и блаженно улыбающегося Горана на руки Дубняку и Пламени, скинув девушке нарезку образов так интересующих её парней, разочаровавших мои завышенные ожидания, поскакал обратно.

Загульную компанию найти было несложно – они оставляли громкий след разгромленных заведений, пьяных тушек и побитых и – тоже пьяных – стражей. Но теперь в их компанию, и так – расторможенную полностью, влились работники массовой бродячей культуры, которые по самой сути жизни своей были – полными отморозками. Лицедеи, пересмешники, глотатели огня, акробаты и гимнастки – они сильно повысили градус загула, взвинтив его на недосягаемый уровень – по оторванности и безумию.

А когда они всей этой толпой ввалились в мойни, вышвырнув хозяев и прислугу, одежда была скинута, и вся эта разнополая и разносословная толпа наполнила, как рыбы, бассейн, подогретый магами, стала «мыть» друг друга, «тереть» – последние крохи разумного, последние бастионы нравственности пали.

Я смотрел во все глаза и не мог их отвести. Такой оргии я даже представить себе не мог. Нет, я не ханжа, сам люблю это дело, чувствую – всегда любил, но происходящее просто не влезало в мою голову! Я не мог поверить! То, что Волчица развязная и оторва, ожидал. Но сейчас она была только с Сирусом, не выпуская его «инструмент» из… своего плена. И только с ним, хотя Сирус при этом мог целоваться с другими девушками, ласкать их руками. Волчица лишь утробно рычала на это, ревнуя, но шланга Сируса от себя не отпуская.

Но вот то, что точно также будет себя вести и недотрога Огонёк, никак не ожидал. Она буквально сняла с Агронома очередную девушку, сама страстно накинувшись на него – буквально за мгновение до его извержения. Но статью своей, красотой придав ему новых сил, закрывая ему глаза своими грудями, утробно рыча, как львица – прогоняла остальных претенденток на это тело. Она так страстно извивалась под ним, что юноша закатывал глаза. А когда он в очередной раз обессилел, вдохнула в него новое желание, накрыв его грудь и живот водопадом пламени своих пламенных волос. И опять скакала на нём, заставляя глаза юноши неотрывно следить за прыжками её мячиков перед его носом.

Но как бы ни была велика страсть и желание Огонька, Агроном всё же устало откинулся спиной на колонну. И как бы ни старалась жгучая девушка, всё же укрываясь шалью от моего взгляда, получить ещё хоть каплю любви от объекта её влажных девичьих грёз, Агроном оттолкнул девушку.

– Станцуй, девочка! Услада глаз моих! – пробасил он, дыханием шевеля шаль.

Ёжкин Кот оттолкнул ногой свою девушку, погрузив её в воду бассейна, стал хлопать ладонями, кричать:

– Мало танцев! Танцуют все! Танцуйте, пока это возможно! Споём, брат? Споём, как в огне гибнут города? Как тысячи людей уводят в полон Тьмы? На разделку Мастерам Боли? На съедение людоедам?

– Споем! Вставай, страна огромная!

– Вставай на смертный бой! С проклятой силой тёмною! С проклятою ордой!

Акробатка, истекая ручьями воды, обтекла Марка, как мокрая змея, ввинтившись ему под руку, пела очень чистым голосом, блестя глазами и мокрыми волосами.

– Пусть ярость благородная вскипает, как волна! Идёт война народная! Священная война!

Маги и молодые отпрыски знати подпевали. Оргия была забыта. Они обнимали своих подруг, крепко, но не более того.

А вот меня трясло крупной дрожью, хотя в мраморном зале этой мойни было очень жарко. Слова этой песни набатом били в уши, тяжёлыми ударами кузнечного молота ударяли в сердце, взрывами образов молотили сознание. Красные флаги, море красных флагов! Строй воинов в странных сферических касках, несущих эти флаги. Улыбающиеся ребята в гористой пустыне, верхом на чём-то большом, тускло-зелёном, остро-хищном. Мёртвые глаза ребят. Чьи-то окровавленные пальцы сквозь искажающую пелену слёз закрывают остекленевшие глаза молодого парня.

Нах! Нах! Нах! Ненавижу этих двоих! Вместо торжественно-щемящей услады получил лишь нестерпимую боль рваной, зияющей раны на душе и сердце!

– А к чему вы это, южане? – спросил Сирус.

– Нет! – твёрдо возвестил Агроном. – На сухую не пойдёт! Айда вино пить!

– Пиво жрать! – подхватил Ёжкин Кот, стиснув гибкую, полногрудую артистку, пряча лицо меж её красивых грудей, млея, зажав свои уши её грудями.

– Погоди! – встал Волчонок. – Рассказ ваш не для всех ушей.

– Для всех! – покачал головой Агроном. – Слишком заигрались мы, ребята, в сословия и исключительность, да, девонька моя? Посмотри на неё. На себя. На меня. Чем мы отличаемся? А? Без богатых или простых одежд? А? Без цепей и кольчуг, без посохов и мечей? Да, у меня нет такой богатой груди, как у неё, а у нее нет такого вот змея. Даже червячка нет! Вот и всё! А чем ты, княжич, отличаешься от того акробата? А? Вот! Вот и Тьма не разбирает! Жрёт всех подряд! И ставит в свои ряды всех подряд! Их – Тьма! А мы отгораживаемся друг от друга обычаями и традициями, городим сословия и граничим заблуждения. А должно – всем встать в полный рост! В один строй! Всем до единого!

– Но, – толкнул Агронома Ёшкин Кот, – всем из нас дано по-разному! Почему мы должны расплачиваться по единой ставке?

– Кому многое дано, с того больше и спросится! – потряс Агромом пальцем перед носом Кота. – Кто-то встанет только за себя. И только – с топором своим. А вот ты, Волк! Ты, княжич? Ты за всех людей своей волости встать обязан! Сколько у тебя людей? Тысяча? Десять тысяч? Во столько раз больше ты должен выстрадать!

– Мальчики! Да что вы всё о страдании! – взмолилась Огнянка, гладя себя по прелестям. – Надо насладиться тем, что нам отпущено!

Я просто не узнаю её! Куда делась умница-разумница? Вижу лишь знакомые глаза её матери, когда она, прикусив нижнюю губу, поглощает меня.

– Нет! – резко оттолкнул её Агроном. – Это поведение животного! Я – не тварь дрожащая! Я не буду ждать Тьму! Иду на Тьму! Сам! И всех, кто Тьме потакает – к ногтю! Кто со мной?

Конечно же все! Вскочили, давай орать! Шаль Огнянки была безжалостно разорвана. Агроном и Ёшкин Кот замотали лицо шалью, остальные последовали их примеру, а когда кончился невесомый, воздушный шёлк, стали обматываться другими тряпками, предпочитая красные оттенки. Шаль Огнянки была, естественно, огненного цвета.

– Маскарад! – возвестил Ёшкин Кот, опять закатившись безумным хохотом.

Одевшись наспех, главное – скрыв лица, оттого – совсем осмелев, молодёжь пошла «На Тьму!».

– На Тьму! – кричали они.

А вот я, собирая остатки одежды и вещей моих подопечных, поймал при этом себя на мысли, что на этом празднике молодости я совсем лишний старый маразматик и ворчун. Я не только не возбудился от этой оргии, а лишь утомился и разозлился. И вот, злой на себя, да и вообще – злой, выскочил, невидимый, из мойни – догонять подопечных, да чуть не сбил с ног двух примечательных личностей. Но не сбил, а замер, весь обратившись в одно большое ухо.