Статус. Почему мы объединяемся, конкурируем и уничтожаем друг друга - Уилл Сторр

внутри социальных каст, которые помогают нам занять свое место в иерархии и выбрать будущую профессию. Классовая структура не хочет уходить из нашей жизни. Проводя исследование детско-родительских отношений в фешенебельной части Манхэттена – Верхнем Ист-Сайде, – профессор Куссеров обнаружила, что у детей, которые росли внутри практикуемых там игр, правила и символы элиты встроены в мозг с рождения. Социальные классы не просто отражают уровень благосостояния и происхождение, они также говорят о вкусах в искусстве, еде, одежде, отношении к спорту и отдыху. Они проявляются в акценте и в выборе слов. В 1955 году небольшой сенсацией стало эссе Нэнси Митфорд, дочери второго барона Редесдейла, об особенностях языка «английского высшего общества»,[65]. Митфорд использовала применительно к языку сокращения U (upper class – высшее общество) и non-U: non-U – сладкое, U – пудинг; non-U – туалетная бумага, U – бумага для уборной. «Говорящие на U едят ленч в середине дня и ужинают вечером; у говорящих на non-U (а также детей и собак, говорящих на U) основной прием пищи приходится на середину дня[66]». Милфорд также пишет о типичной U-манере неодобрительно, осуждающе молчать. «Молчание – единственная возможная U-реакция на многие неловкие ситуации вокруг: вырвавшееся перед тем, как выпить, „будем здоровы!“ или „рады были видеть“ во время прощания. Молчанием также следует реагировать, когда полузнакомые люди называют вас по имени, и на ужасную ситуацию, когда вас представляют по имени и фамилии, не добавив, как к вам обращаться».

В «Руководство для новичков» элитного Итонского колледжа в наши дни включают глоссарий, чтобы прибывающие на учебу мальчики могли выучить язык для посвященных, не менее вычурный, чем тот, на котором говорили члены культа «Небесные врата»: «клюв (Beak) – господин учитель; сухарь (Dry Bob) – ученик, увлекающийся крикетом или футболом, но не греблей; городской (Oppidan) – любой, кто учится в Итоне, но живет за пределами кампуса, в отличие от стипендиата (Colleger) – итонца, живущего в кампусе; Школа Порни[67] – начальная школа на Итон-Хай-стрит; The Wall – стена, возле которой играют в особый вид футбола – итонский пристенок»[68]. В элитных учебных заведениях часто говорят на своем языке для посвященных. Игроки могут называть условия, в которых выросли, «итонским стилем» или «оксфордским стилем». «Старые итонцы, – пишет Роберт Веркайк, – находят изящные способы узнавать друг друга, и дело не только в акцентах и галстуках. Итонское приветствие двух мужчин, которые подозревают, что окончили один колледж, звучит так: „Вы тоже учились в школе?“»

Такие особые языки дарят «моментальное ощущение принадлежности к сообществу избранных», которое, по мнению Веркайка, отделяет итонцев от других горожан. Это может показаться достойным порицания, но все статусные игры устроены подобным образом. Знать альтернативные слова для обозначения «студентов без стипендии» и «спортсменов», использовать вместо слова «туалет» слово «уборная»[69] – это то же самое, что и знание: сравнивать Индию с Марсом – расизм и колониализм, а также ни в коем случае нельзя заглядывать на чужую грядку с ямсом. Из таких воображаемых соглашений с товарищами по игре состоит общая территория, на которой мы играем. Они позволяют нам комфортно чувствовать себя в присутствии друг друга, а также сознавать свою ценность, присваивать друг другу статус за знание общих правил и символов и их использование. Это магические слова, позволяющие узнавать себе подобных.

В своей речи в часовне Королевского колледжа в Кембридже писатель Алан Беннетт сказал: «Частное образование – несправедливость. Те, кто предоставляет его, знают об этом. Те, кто платит за него, знают об этом. Те, кому приходится идти на жертвы, чтобы иметь возможность его купить, тоже знают. И те, кто его получает, знают, или им следовало бы знать». Нам хорошо известно, что в самых престижных британских играх – в юриспруденции, государственном управлении, СМИ, искусстве – встречается чрезмерное количество таких игроков. Частное образование получили около 7 % британцев, тем не менее 70 % адвокатов в стране и 60 % оскаровских лауреатов – именно они. Менее 1 % населения учились в Оксфорде или Кембридже, но большинство премьер-министров Великобритании были выпускниками этих университетов. Проведенное в 2019 году исследование выявило, что 71 % старших судей, 57 % профильных министров и 44 % газетных обозревателей окончили Оксфорд или Кембридж. В парламенте 2010–2015 годов премьер-министр и лидер оппозиции оба были выпускниками Оксфорда с одной и той же степенью по «философии, политике и экономике» (так же как канцлер казначейства теневого кабинета, министр иностранных дел и первый заместитель министра финансов).

Главной причиной несправедливости являются «узы старой дружбы», дающие прямой доступ к элитным играм. В Итоне ведется база данных бывших учеников, к которой можно получить доступ и узнать их контакты. Данные хранятся бессрочно. Есть и другие, менее прозрачные формы несправедливости. Когда все эти связанные узами старой дружбы мальчики и девочки встречаются в залах заседаний советов директоров и закрытых клубах, они говорят на одном и том же языке статусной игры – и дело тут не только в волшебных словах. Поскольку их приборы виртуальной реальности сделаны на одной фабрике, они почти мгновенно узнают друг друга, обнаруживая бесконечное количество культурных ключей, многие из них – на подсознательном уровне. Обнаружив их, они автоматически чувствуют себя увереннее, так как становятся друг для друга источником статуса, живым подтверждением правдивости своих иллюзий. Крепкие связи, которые ощущают выпускники Итона и аналогичных элитных учебных заведений, могут несправедливо перекрыть доступ к игре амбициозным, достойным игрокам. Эффективные в целом люди чувствуют себя сбитыми с толку и отвергнутыми, когда их подсознательный язык статуса оказывается неспособен обеспечить связь.

Подобное чувство отчуждения было зафиксировано по итогам опроса, проведенного социологом профессором Майком Сэвиджем. Одна из опрашиваемых, Луиза, выросла в муниципальном доме на юге Лондона и в 14 лет не умела читать и писать. Тем не менее, став взрослой, она заседает в правлении нескольких крупных брендов индустрии красоты и зарабатывает больше четверти миллиона фунтов в год. Луиза ежедневно играла с людьми, выросшими в семьях элит. Она сообщила, что эти люди уважали ее прошлое и пройденный ею путь. И все же она «тяжело переживала изоляцию», вызванную чуждой ей «культурой неформальной болтовни на рабочем месте, когда говорят об искусстве, обмениваются смешными историями об отпусках и обсуждают школьные годы, что становится своего рода смазкой механизма деловых отношений или помогает построить доверительные отношения со старшими коллегами». Луиза сказала исследователям: «Понимаете, я не особо в этом участвую, я очень далека от этого».

Аналогичный опыт отчуждения бывает и у тех, кто перемещается между играми на культурном уровне: иммигрантам, выращенным с