Города гнева - Влад Бах

шансы. Черт… у нас нет времени, нет ресурсов, чтобы спасти ее.

– Я останусь с ней! – Белова хватает меня за плечо, разворачивая к себе. Я смотрю на нее сквозь мутную пелену. – Ты слышишь меня, Эрик? Я позабочусь об Ари! Уходи, если не хочешь оказаться на Фантоме!

– Но тогда там окажешься ты, – вырывается у меня.

Раздаётся еще один взрыв, отбросив нас друг от друга. Лена накрывает Ари своим телом и бросает на меня яростный взгляд.

– Убирайся отсюда, Дерби. И запомни – ты мне должен! Попробуй только не вытащить меня, когда все закончится!

– Лена… – бормочу я, дернувшись в сторону выхода и не отрывая от нее глаз. – Я не забуду. Обещаю.

– Иди… – шепчет она одними губами. – Ты всегда был чертовски упрямым, но я все равно верю в тебя, Эрик Дерби.

– Быстрее, – Мика грубо подталкивает меня вперед.

Мы вырываемся из каюты и за долю секунды добираемся до трапа, ведущего к скоростному катеру, на котором прибыл Фостер. Вся моя команда уже на борту. Я вижу их всех. Никто не погиб, но есть раненые.

Замешкавшись, оглядываюсь назад, на оставленное судно. Прожекторы подсвечивают во тьме фигуры солдат Водного щита – они уже идут к Ариадне. У меня всё сжимается внутри, горло сдавливает спазм.

– Они заберут её.

Мика тянет меня за плечо, вынуждая двигаться дальше.

– Но она будет в безопасности, Эрик. Мы найдём способ вернуть Ари.

Я сжимаю зубы.

– Потом это сделать будет в разы сложнее.

– Зато мы станем в разы сильнее, – сдержанно отзывается Мика.

Я снова оборачиваюсь. Я хочу остаться. Хочу разорвать их всех.

– Эрик, не тормози! – голос Микаэля отсекает лишние мысли.

Я запрыгиваю в десантный катер. Задние люки захлопываются, броня блокирует внешний мир.

Фостер отдаёт приказ:

– Держим курс на Астерлион.

Глава 29

Астерлион застыл в ожидании, но тишина на его улицах обманчива. Город больше не чадит едким дымом. Однако если прислушаться, в воздухе до сих пор звучат аккорды мрачного эха пожарищ. Пепел давно смыло дождями, но стоит ветру перемениться, как в горле снова першит горький привкус. Разрушенные кварталы на окраинах зияют обугленными руинами, сквозь которые гуляет ветер, разнося въедливый запах гари. Тёмные силуэты скелетов зданий – немые свидетели ударов Корпорации. Восстановленные стены белеют среди разрушений, как заплатки на изношенном полотне.

Астерлион выжил, но какой ценой! Раны города не скоро затянутся, оставшиеся рубцы еще долго будут кровоточить, напоминая о невосполнимых потерях и перенесенного жителями горя.

Шаманы утверждают, что нападение на анклав было знамением свыше. Город ослаб. Защита, дарованная Аристеем, дала трещину, и если ритуал не провести как можно скорее, его благосклонность будет утрачена. А вместе с ней и надежда на спасение от смерти, обитающей на материке и пока затаившейся.

Люди слушают. И молчат. Праздник Пламя Памяти должен был пройти позже, но Совет Старейшин перенес дату. Приказ дан. Никто не осмелился возразить.

Шесть девушек сегодня покинут свои дома. Навсегда.

Страх вьётся по улицам, как змеиный след. Он вползает в дома, цепляется за стены, проскальзывает под двери и забирается в грудные клетки, сдавливая сердца ледяной хваткой. Его не видно, но он везде – в сжатых губах мужчин, во взглядах женщин, наполненных молчаливой мольбой, в судорожных вздохах детей, уткнувшихся в колени матерей. Всем им давно известно: Аристея нельзя гневить, и смиряются перед лицом неотвратимой судьбы.

Ночь перед Днём Памяти проходит в глухом молчании. Не слышно разговоров за тонкими стенами. Не слышно шагов на улицах. Не слышно даже шёпота. Никто не празднует, не зажигает огней в домах, не поёт ритуальных песен. В этот раз всё иначе. Воздух стал тяжелее, а небо – черного. Тени на стенах растянулись и кажутся глубже, словно в них прячется что-то незримое, ожидающее момента, чтобы вырваться наружу. Город словно вымер.

Улицы Астерлиона встречают утро всеобщим безмолвием. Над площадью стоит мёртвая тишина. Перед обелиском возведён алтарь. Постамент украшен ритуальными знаками. У подножия горят факелы с синим пламенем, отбрасывающим странные, мерцающие тени.

По главной улице, ведущей к площади, движутся фигуры в длинных тёмных одеяниях. Их капюшоны скрывают лица, но в руках они несут жезлы с выгравированными на древке узорами, сплетёнными в сложные геометрические символы.

Шаманы. Их приход означает одно: обряд начался.

Они идут неспешно и тихо, но от их едва слышной поступи мурашки бегут по коже. Сотни глаз следят за мрачной процессией из окон. Никто не осмеливается выйти, кроме тех, кому велено.

Шесть избранных.

Девушки стоят полукругом перед алтарём. На каждой – алое одеяние. Красный – цвет крови, впитавший в себя блики огня. Он полыхает так же ярко, как языки пламени, вырывающиеся из факелов. Вышитые чёрной нитью символы тянутся вдоль рукавов, оплетают нижнюю часть одежд, расходятся линиями на груди. Алый цвет выделяет девушек на фоне обступивших их шаманов, как мишени.

Вырубленный из тёмного камня, неровный, будто вырванный из самой земли, зловещий алтарь словно магнитом притягивает взгляды. Чёрные знаки на его поверхности отливают синим в отблесках факелов.

Шаманы на мгновение замирают. Складки темной плотной ткани почти полностью скрывают лица, только длинные рукава движутся в такт незримому ритуалу. В воздухе сгущается напряжение. Оно вязкое, липнет к коже, пробирается под одежду.

Девушки застывают в ожидании, никто не смеет уйти. Шаг назад – трусость. Шаг вперёд – обречённость. Их оставили с последствиями выбора, которого не существует.

Пламя факелов колышется, отбрасывая длинные тени от тех, кто стоит в их окружении. Они словно руки, тянущиеся к девушкам из пустоты. Горячий воздух рябит, превращая каждую из них в призрачный силуэт и ломая очертания бледных лиц. Дыхания почти не слышно. Те, кто ещё может дышать, делают это осторожно, глуша каждый вдох. Кто-то дрожит. Кто-то беззвучно шевелит губами – молит о спасении, которого не будет. Кто-то плачет, прикрывая рот, чтобы не сорваться в рыдание.

И только Иллана не подает ни одного внешнего признака отчаяния. Она стоит с опущенными руками, неподвижная, как камень, и неотрывно смотрит на алтарь. Глаза пустые, погасшие. Руки безвольно опущены. Ей всё равно, что будет дальше. Часть её умерла тогда, ночью, когда Эрик исчез.

«Он бросил тебя».

«Он сговорился с представителем Севрина и сбежал под покровом ночи».

«Он вернулся к тем, кто истребляет нас, словно скот».

«Ты ему не нужна».

«Он играл с тобой, Илли».

Отец сказал это спокойно, почти ласково. Как человек, знающий истину. Как человек, желающий уберечь от боли. Она поверила ему. У неё не было причин не верить. Ни одного довода, ни одного оправдания, за которое можно было бы зацепиться.

Если бы Эрик остался…

Если бы хотя бы сделал попытку ей объяснить. Но он не попытался. Не оставил ни знака. Не сказал ничего.

«Я могла бы злиться».

«Я должна была бы ненавидеть его».

Но Иллана не злится. Она не ненавидит. У неё больше нет сил.

Любовь выжгла её. Она уничтожила всё, что питало волю к сопротивлению. Она вытянула из неё жизнь, оставив только оболочку. И теперь эта оболочка стоит перед алтарём, среди факелов и теней, среди других девушек, таких же одиноких, таких же обречённых.

Она просто ждёт. Когда её заберут. Когда всё закончится. Когда пустота окончательно заполнит ее.

Воздух в Астерлионе застыл, стал плотным, вязким, будто пропитанным невидимой угрозой. Кажется, что сама реальность сжалась, застыв в ожидании неизбежного. Сквозь эту вязкую тишину прорезается звук. Едва различимый, сначала почти призрачный, он нарастает, пробираясь под кожу. Не скрип, не шелест – что-то другое. Гулкое эхо, словно пульс чужого сердца, оно отдается в камне под ногами.

Шаманы первыми ощущают ЕГО приближение. Они быстро переглядываются, а потом один за другим падают на колени, склоняя головы в немом почтении. Опускают резные жезлы перед собой и застывают без движения.

Он пришел.

Из глубины тьмы, из самого сердца мрака возникает высокая