Города гнева - Влад Бах

фигура (а на деле беспрепятственно проходит через распахнутые ворота города, оставив за стеной полчище своих монстров). Белое одеяние струится по мускулистому телу. Словно сотканное из лунного света, оно мерцает в предрассветных лучах восходящего солнца. Длинные пепельные волосы едва уловимо колышутся на ветру. Жёлтые глаза с узкими черными зрачками вспыхивают, разрезая темноту, впиваясь в каждую душу того, кто смеет поднять на него взгляд. Таких смельчаков находится немного. Иллана среди них. Она смотрит прямо и отрешенно, ее выгоревшая душа не ведает ужаса, принимая свою участь со смирением и покорностью. Остальные девушки дрожат от страха, не отрывая взоров от земли.

Аристей идет медленно, почти лениво, приближаясь к центру площади с хищной неестественной грацией. Пространство вокруг него дрожит, как бы подчиняясь невидимой силе, словно сам мир раздвигается, уступая ему дорогу. Аристей идет в сопровождении крупных медведей, находящихся по обе стороны от него. Их густая бурая шерсть лоснится, массивные лапы почти бесшумно касаются земли. Каждый шаг гигантов отзывается видимым перекатом мышц под плотной шкурой. Узкие морды поднимаются, ноздри угрожающе раздуваются, улавливая состояние суеверного ужаса, пропитавшего все вокруг. В темных глазах – пугающая осмысленность, словно звери не просто чуют страх, а понимают его природу.

Позади Аристея, мягко ступая по мостовой, идут три амурских тигра. Полосатая шерсть зловеще переливается в предрассветных лучах восходящего солнца, плавные движения пропитаны опасным спокойствием, а янтарные глаза ловят каждый жест, сканируя собравшихся людей. Уши грациозных хищников то прижимаются к голове, то вздрагивают, улавливая малейшее колебание звука. Гибкие хвосты ожесточенно бьют по земле, выдавая их готовность к нападению в любой момент. От того, чтобы растерзать находящихся на площади, зверей удерживает только воля хозяина, которому они беспрекословно подчиняются.

Но звери лишь фон. Он – центр этого мира. Аристей остановил свой выбор на этих животных не просто так. Медведи – символ власти, тигры – олицетворение скорости и безжалостности. Устрашение, демонстрация власти и своей божественной природы. Напоминание, что он здесь не просить, а забирать.

Аристей останавливается в десяти метрах от правящей верхушки Астерлиона. Превозмогая чудовищный страх, навстречу ему выходит Каэл Морас в сопровождении старейшин. Все они облачены в парадные черные мантии с расшитыми золотом этническими узорами. Символика Астерлиона мерцает на нижней части ткани, но рядом с ослепительной белизной Аристея они выглядят, как безликие тени.

За спинами представителей города, вытянувшись в стройный ряд, стоят новые претендентки. Девушки, которых только предстоит выбрать, прежде чем увести за собой тех, чья участь уже предрешена.

Около двадцати юных красавиц, которые в ближайшие месяцы переступят порог совершеннолетия. Они облачены в длинные белые рубашки, струящиеся до пят, сверху на плечи наброшены меховые накидки, в распущенные волосы вплетены венки из живых цветов, на груди мерцают амулеты из янтаря в форме звезды. Их лица бледные, губы плотно сжаты, крупная дрожь проходит по стройным телам. Невинные и хрупкие – они напоминают юных невест; но ни одна из девушек не хочет быть избранной, ни одна из них не хочет через год оказаться на месте тех шестерых, которые обречённо прячутся за их спинами и цепляются трясущимися пальцами за ткань своих кроваво-алых платьев.

Для избранных больше нет надежды. Остались считаные минуты до того, как Аристей возьмет свою дань, а взамен передаст главе города то, без чего Астерлиону и его обитателям не выжить. То, без чего все они обречены на мучительную гибель.

На площади воцаряется мертвая тишина.

Время застывает.

И тогда Аристей делает шаг вперед и улыбается.

Каэл Морас расправляет плечи, стараясь сохранить самообладание. Старейшины застывают в напряженной стойке, их руки спрятаны в широких рукавах, но из-под складок ткани видны скрюченные пальцы, сведенные судорогой страха. Шаманы по-прежнему стоят на коленях, не смея поднять головы, монотонно раскачиваясь и бормоча молитвы.

– Мы устроили День Памяти раньше, как ты и просил, – голос Мораса звучит ровно, но легкая хрипотца выдает напряжение.

Аристей чуть склоняет голову набок, снисходительно рассматривая мужчину. Белая прядь падает на лицо, скрывая скульптурные черты. В его хищных пронизывающих глазах сквозит скука, но за ней – что-то куда более опасное.

– Астерлион потерял много людей, – его голос глубокий, вкрадчивый, пробирающийся под кожу. Он не просто звучит – резонирует в сознании. – Я тоже…, – добавляет со зловещей ухмылкой. – И пусть вы не считаете их людьми, я здесь, чтобы скорбеть вместе с вами. Готов ли ты ответить тем же? Отдать дань памяти моим павшим воинам?

– Это великая честь для меня…

– О нет, – презрительно морщится Аристей, перебивая Мораса. – Ты же знаешь, я не выношу лицемерия, Каэл, – черные вытянутые зрачки начинают опасно пульсировать. – Будь твоя воля, ты стер бы с лица земли и меня, и тех, кого я оставил за стенами города. Я выполняю возложенную на меня часть уговора. Ни один из них не войдет сюда, пока ты выполняешь свою. Но я хочу напомнить, что ты и твой жалкий анклав – лишь песчинки, дрейфующие в великом потоке времени.

Каэл не отвечает. Его подбородок чуть приподнят, но в глубине глаз мелькает нарастающее смятение и страх.

Аристей благосклонно улыбается.

– Не бойся. Я пришел не для того, чтобы разрушить твой дом. Пока. – Он касается длинными пальцами стеклянного сосуда с желтой жидкостью, болтающегося на кожаном шнурке на его груди.

Аристей скользит взглядом по лицу Каэла, как будто решая, стоит ли ему уделять больше внимания. В уголках его губ мелькает тень усмешки – высокомерной и снисходительной, как у бога, которому до отвращения наскучили смертные.

– Ты отлично подготовился к празднику, – сухо произносит он. – Не будем тратить время впустую и начнем с этих юных прелестниц.

Он медленно приближается к девушкам в белых рубашках. Они вздрагивают, пальцы судорожно сжимаются, одна из красавиц инстинктивно пытается сделать шаг назад, но наталкивается на невидимую стену и замирает. Страх парализует каждую, сковывает, приводит в состояние оцепенения.

Но проходит всего несколько секунд, и напряжение меняется чем-то другим. Затаённый ужас улетучивается, оставляя после себя странное благоговение. Девушки, еще минуту назад объятые дрожью, теперь зачарованно смотрят на прекрасное божество в мужском обличии, словно сама его сущность выжигает из них страх. Румянец расцветает на бледных щеках, губы чуть приоткрываются в беззвучном вздохе. Взгляд Аристея притягивает их, пленяет, завораживает.

Он неторопливо прогуливается вдоль строя «невест», лениво и внимательно изучая каждую, как искушенный коллекционер, оценивающий представший перед ним шедевр искусства. Длинные пальцы лениво скользят по воздуху, не касаясь кожи, но оставляя за собой ощущение прикосновения – едва уловимое, но пробуждающее в девушках неуловимый трепет. Он проходит мимо одной из них – та сглатывает, задерживает дыхание, ее зрачки возбужденно расширяются, но Аристей не останавливается. Переключается на другую. Останавливается. Дотрагивается до разрумянившейся щечки кончиками пальцев, скользит по линии скул, замирает на виске. Девушка вздрагивает, но не отстраняется, наоборот – ее глаза распахиваются, в них светится восторг, как будто она готовилась к этому моменту всю свою жизнь.

– Ты, – произносит он, и в голосе нет эмоций, только факт, неизбежность.

Шаман, находящийся неподалёку, поднимается с колен, протягивает руку – девушка послушно делает шаг вперёд, её взгляд все ещё прикован к Аристею, но тот уже идёт дальше.

Он выбирает ещё одну. И ещё. Короткое касание, едва ощутимый жест, и очередная претендентка выходит из строя, ступая ближе к алтарю. Одна за другой, словно загипнотизированные, они подчиняются воле Аристея, не задумываясь, не сопротивляясь. Их губы приоткрыты в беззвучном восхищении, в глазах пылает огонь. Семь. Аристей выбрал семерых. На одну девушку больше, чем в прошлом году. Он не сделал скидку на потери. Он не посчитал нужным проявить снисхождение. Даже после недавних смертей Аристей забирает своё. Забирает больше, чем прежде.

Шестёрка избранных, облачённых в алые одежды, застывает в напряжённом молчании. Выражения их лиц нечитаемы и непроницаемы. Никто не плачет, никто не молится. Что ими движет сейчас? Смирение? Оцепенение? Или все их существо заполонил беззвучный протест,