Мария Стюарт - Стефан Цвейг

Но недаром у Елизаветы чуткие наушники и неусыпный, склонный кподозрительности ум. «Les princes ont des oreilles grandes, qui oyent loin etprès»[*], – похвалилась она как-тофранцузскому послу. По сотне незаметных признаков чует она, что в Йорке варятсякакие-то подозрительные снадобья – не будет ей от них проку. Первым деломпризывает она к себе Норфолка и спрашивает с усмешкой, уж не затеял ли онжениться. Норфолк никакой не герой. Громко и отчетливо пропел евангельскийпетух: растерявшись, как уличенный в шалости мальчишка, новоявленный Петр[63]– Норфолк тут же отрекается от Марии Стюарт,чьей руки он лишь вчера домогался. Все это ложь и клевета, никогда бы он неженился на распутнице и убийце. «Ложась спать, – говорит он с наиграннымпафосом, – я хочу быть уверен, что под подушкой меня не ждет отравленныйкинжал».

Елизавета себе на уме – что она знает, то знает: с гордостью скажет онапотом: «Il m’ont cru si sotte, que je n’en sentirais rien»[*]. Когда эта женщина в неудержимом гневе хватает за шивороткого-либо из своих лизоблюдов, тот сразу же вытряхивает из рукава все своисекреты. Теперь она сама наведет порядок. По ее приказу сессия двадцать пятогоноября переносится из Йорка в Вестминстер, в Camera Depicta[*]. Здесь, в двух шагах от ее двери, под ее сверлящимвзглядом, Мэйтленду труднее извернуться, чем в Йоркшире, в двух днях езды отЛондона, вдали от ее стражи и шпионов. К тому же Елизавета в подкреплениекомиссарам, не оправдавшим ее надежд, назначает других, более надежных людей, впервую очередь своего любимца Лестера. Теперь, когда вожжи прибраны к еекрепким рукам, процесс идет в быстром темпе, не отклоняясь от указанной цели.Старому ее нахлебнику Меррею дан ясный и недвусмысленный наказ «защищаться» и кэтому опасное напутствие – не отступать и перед «extremity of odiousaccusation»[*], иначе говоря, не стесняясь,предъявить «письма из ларца» в доказательство того, что Мария Стюарт находиласьс Босуэлом в прелюбодейственных отношениях. О торжественной клятве своей милойкузине, что на процессе не будет произнесено ничего «against her honour»,Елизавета и думать забыла. Лордам, однако, все еще не по себе. Они медлят, иколеблются и вместо того, чтобы прямо предъявить письма, ограничиваются общиминамеками. И так как открыто приказать им Елизавета не может, не рискуя выдатьсвою пристрастность, она пускается на еще большее лицемерие. Притворяясь, будтоона свято уверена в невиновности Марии Стюарт и видит одну лишь возможностьвосстановить ее честь – выяснить все до конца, она с нетерпением любящей сестрытребует, чтобы ей были предъявлены все улики, дающие основание для «клеветы».Она домогается, чтобы письма и любовные сонеты были положены на судейскийстол.

Под таким давлением лорды наконец уступают. Меррей еще в последнюю минутуразыгрывает комедию: симулируя сопротивление, он не сам кладет письма на стол,а, помахав ими, поспешно прячет, предоставляя секретарю «насильно» вырвать унего всю пачку. И вот, к вящему торжеству Елизаветы, письма на столе, ихзачитывают вслух: сперва один раз, а назавтра, перед расширенной комиссией, вдругой. Лорды, правда, в свое время клятвенно засвидетельствовали ихподлинность, но Елизавете этого мало. Словно предвидя возражения защитниковМарии Стюарт, которые спустя столетия провозгласят, что письма подложные, онаприказывает в присутствии всей комиссии сравнить их самым тщательным образом стеми, которые шотландская королева писала ей своей рукой. Во время этогорасследования представители Марии Стюарт покидают зал – еще один важныйаргумент в пользу подлинности писем, – вполне резонно заявляя, что Елизавета несдержала своего обещания, что не будет допущено ничего порочащего Марию Стюарт– «against her honour».

Но какая может быть речь о законности в этом самом беззаконном из судебныхразбирательств, на котором не позволено быть главной обвиняемой, тогда какобвинителям, таким, как Ленокс, никто не завязывает рта. Не успелипредставители Марии Стюарт хлопнуть дверью, как комиссары единогласно выносят«предварительное постановление» о том, что Елизавете не подобает допускать ксебе Марию Стюарт, пока та не очистится от всех обвинений. Елизавета добиласьсвоего. Наконец-то сфабрикован предлог, который был ей до смерти нужен, чтобы сполным правом отвернуться от беглянки; теперь уже нетрудно измыслить основание,которое позволило бы и впредь содержать узницу «in honourable custody»[*] – более благоприличный, иносказательныйоборот для одиозного слова «заточение». С торжеством воскликнет один из верныхЕлизаветы, архиепископ Паркер: «Наконец-то наша добрая королева держит волка зауши!»

«Предварительное» ошельмование сделало свое дело: опозоренной Марии Стюартостается только, склонив голову и заголив шею, ждать приговора, словно ударатопором. Можно уже официально заклеймить ее именем убийцы и выдать Шотландии, атам Джон Нокс не знает пощады. Но в этот миг Елизавета подъемлет руку,предупреждая смертельный удар. Неизменно, когда нужно принять последнеерешение, доброе или злое, этой непостижимой женщине изменяет мужество.Великодушный ли то порыв человечности, отнюдь ей не чуждой, или же запоздалоераскаяние в том, что она нарушила свое королевское обещание пощадить честьМарии Стюарт? Дипломатический ли расчет, или – нередкое у таких загадочныхнатур – хаотическое смешение самых противоречивых чувств – трудно сказать, ноЕлизавета снова отступает перед возможностью окончательно расправиться спротивницей. Вместо того чтобы дать суду вынести суровый приговор, онаоткладывает решение и вступает с Марией Стюарт в переговоры. В душе Елизаветажаждет одного – чтобы эта упрямая, строптивая, неугомонная женщина оставила еев покое, она хочет только принизить ее и усмирить; поэтому она подает МарииСтюарт мысль – еще до произнесения приговора опротестовать подлинностьдокументов; кроме того, подсудимой через третьих лиц сообщают, что в случае еедобровольного отречения ей будет вынесен оправдательный приговор и дозволеносвободно проживать в Англии, где ей назначат государственный пенсион. В то жесамое время ее стращают публичной казнью – все те же методы кнута и пряника, –и Ноллис, доверенный английского двора, доносит, что сделал все от негозависящее, дабы до смерти запугать узницу. Итак, опять угрозы и приманки –излюбленный метод Елизаветы.