Мария Стюарт - Стефан Цвейг

Что никто не собирался гноить свергнутую монархиню в сумрачно романтическомподземелье, доказывает уже выбор человека, который должен был стать еепостоянным стражем. Джордж Толбот, граф Шрусбери, мог по праву называтьсядворянином и джентльменом. А до июня 1569 года, когда Елизавета остановила нанем свой выбор, его можно было считать и благополучным человеком. У негообширные владения в северных и средних графствах и девять собственных замков;как удельный князек, пребывает он в своих поместьях, вдали от шума истории,вдали от чинов и отличий. Чуждый политическому честолюбию, богатый вельможа, онживет своими интересами, довольный миром и собой. Борода его тронута серебром,он уже считает, что пора и на покой, как вдруг Елизавета взваливает на негопренеприятное поручение: охранять ее честолюбивую и ожесточенную многиминеправдами соперницу. Его предшественник Ноллис вздохнул с облегчением, узнав,что Шрусбери должен сменить его на этом незавидном посту: «Как бог свят, лучшелюбое наказание, чем возиться с таким каверзным делом». Ибо почетное заточение,пресловутая «honourable custody» представляет крайне неблагодарную задачу свесьма неясно, обозначенными границами и правами; неизбежная двойственностьтакого поручения обязывает к исключительному такту. С одной стороны, МарияСтюарт как будто королева, с другой стороны, как будто и нет; формально онагостья, а по сути узница. А отсюда следует, что Шрусбери, как внимательный иучтивый хозяин дома, должен всячески ей угождать и в то же время, в качестведоверенного лица Елизаветы, во всем ее ограничивать. Он поставлен надкоролевой, но разговаривать с ней может, лишь преклонив колено; он должен бытьсуров, но под личиной покорности, должен ублажать свою гостью и в то же времянеусыпно ее сторожить. Трудность этой задачи еще усугубляется его женой,которая свела в могилу трех мужей и теперь досаждает четвертому вечнымисплетнями и наговорами – ибо она интригует то за, то против Елизаветы, то за,то против Марии Стюарт. Нелегко этому славному человеку лавировать между тремяразъяренными фуриями, из которых одной он подвластен, с другой связан узамибрака, а к третьей прикован незримыми, но нерасторжимыми цепями: в сущности,бедняга Шрусбери все эти пятнадцать лет не столько тюремщик Марии Стюарт,сколько собрат по несчастью, такой же узник, как она; над ним также тяготееттаинственное проклятие, заключающееся в том, что эта женщина приносит злокаждому, кого встречает на своем тернистом пути.

Как же проводит Мария Стюарт эти пустые, бессмысленные годы? Очень тихо ибеззаботно на первый взгляд. Со стороны глядя, круг ее дневных занятий ничем неотличается от обихода других знатных дам, годами безвыездно проживающих в своихфеодальных поместьях. Будучи здорова, она часто выезжает на свою любимую охоту,разумеется, в сопровождении все той же зловещей «почетной стражи», илистарается игрою в мяч и другими физическими упражнениями восстановить бодростьи свежесть своего уже несколько утомленного тела. У нее нет недостатка вобществе, то и дело наезжают соседи из окрестных замков почтить интереснуюузницу, ибо – нельзя ни на минуту упускать это из виду – эта женщина, хоть илишенная власти, все же по праву ближайшая наследница престола и, буде сЕлизаветой – все мы в руце божьей – завтра что-нибудь случится, ее преемницейможет оказаться Мария Стюарт. А потому все, кто поумней и подальновидней, ипрежде всего ее постоянный страж Шрусбери, всячески стараются с ней ладить.Даже сердечные дружки Елизаветы, фавориты Хэтон и Лестер, предпочитают несжигать кораблей и за спиной у своей покровительницы шлют письма и приветы ееярой ненавистнице и сопернице: кто знает, не придется ли уже завтра, преклонивколена, выпрашивать у нее королевских милостей. Хоть и запертая в своемсельском захолустье, Мария Стюарт знает все, что происходит как при дворе, таки во всем большом мире. А уж леди Шрусбери рассказывает ей и то, о чем бы ейлучше не знать, о многих интимных сторонах жизни Елизаветы. И отовсюдуподземными путями приходят к узнице слова участия и одобрения. Словом, не кактесную, темную тюремную камеру надо себе представлять заточение Марии Стюарт,не как полное одиночество и оторванность от мира. Зимними вечерами в замкемузицируют; правда, юные поэты не слагают ей больше нежных мадригалов, как вовремена Шателяра, забыты и галантные «маски», которыми когда-то увлекались вХолируде; это нетерпеливое сердце уже не вмещает любви и страсти: вместе сюностью отходит пора увлечений. Из всех экзальтированных друзей она сохранилатолько маленького пажа Уильяма Дугласа, своего лохливенского спасителя, из всехприближенных мужчин – увы, среди них нет больше Босуэлов и Риччо – она чащевсего видится с врачом. Мария Стюарт теперь то и дело хворает, у нее ревматизми какие-то странные боли в боку. Ноги у нее иногда так распухают, что этонадолго пригвождает ее к креслу и она ищет исцеления на горячих водах; из-занедостатка живительных прогулок ее когда-то нежное, стройное тело постепенностановится тучным и дряблым. Очень редко находит она в себе силы для смелыхэскапад в привычном ей когда-то духе: безвозвратно миновали времена бешенойскачки по шотландским полям и лугам, времена увеселительных поездок из замка взамок. Чем дольше тянется ее заточение, тем охотнее ищет узница утешения вдомашних занятиях. Одетая в черное, как монахиня, она долгие часы просиживаетза пяльцами и своими точеными, все еще красивыми белыми руками вышивает течудесные златотканые узоры, образцами которых мы еще и сегодня любуемся, или жеуглубляется в свои любимые книги. Не сохранилось преданий ни об одном ееувлечении за без малого двадцать лет. С тех пор как скрытый жар ее души неможет излиться на любимого человека – на Босуэла, он ищет выхода в болееумеренной и ровной привязанности к существам, никогда не обманывающим – кживотным. По просьбе Марии Стюарт ей доставляют из Франции самых умных иласковых собак – спаниелей и легавых; она держит в комнате певчих птиц ивозится с голубями, поливает цветы в саду и заботится о приближенных женщинах.Тот, кто знает ее лишь поверхностно, видит ее лишь наездами и не вникаетглубоко, может и в самом деле вообразить, будто ее неукротимое честолюбие,когда-то сотрясавшее мир, угасло, будто в ней утихли земные желания. Ибо часто– и с каждым годом все чаще – ходит эта понемногу стареющая женщина, окутаннаяреющим вдовьим покрывалом, к обедне, все чаще склоняется перед аналоем[*] в своей часовне и только очень редко заноситстихи в свой молитвенник или на чистый листок бумаги. И это уже не пламенныесонеты, а слова благочестивого смирения и меланхолической отрешенности:

Que suis je helas et quoy sert ma vie

J’en suis fors q’un corps prive de coeur

Un ombre vayn, un object de malheur

Qui n’a plus rien que de mourir en vie…

Чем стала я, зачем еще дышу?

Я тело без души, я тень былого.

Носимая по воле вихря злого,

У жизни только смерти я прошу.

Все больше укрепляется в таком наблюдателе впечатление, что многострадальнаядуша оставила попечение о мирской власти, что благочестиво и бестревожно ждетона одного – всепримиряющей смерти.