Развод и девичья фамилия - Татьяна Устинова

– Спасибо, товарищ полковник, – деревянным голосом ответилБатурин, – ваша школа.

– Моя, – согласился полковник.

У него тоже была бритая башка, грубое лицо, огромные ручищи.Сдвинутая далеко на макушку черная маска делала его менее похожим на герояфильма, чем его подчиненные, но зато он выглядел куда более человечным.

– Покури и подходи ко мне, – распорядился полковник, – всенадо записать как следует. Крепов, ты тут займись.

– Слушаюсь.

– Считай, что ты сегодня второй заработал, капитан. Первый утебя какой, я забыл?

– “Мужества”.

– Ну, значит, будет два “Мужества”! Да, а мадамов почему неотправляете? Крепов, давай отправляй быстрей! Или чего с ними? Померли?

– Никак нет, товарищ полковник. Вроде живы, – пролаял вответ невидимый Крепов, и Кира стала медленно садиться, понимая, что лежатьбольше никак нельзя. Ноги свешивались и не доставали до пола, спине былохолодно, и наконец она поняла – почему.

Потому что главный редактор политического еженедельника“Старая площадь” Григорий Батурин после того, как перерезал глотку одному избандитов и подстрелил второго, почему-то уложил ее на узкую гардеробную стойку.

Кретин.

– Здрасти, – сказала Кира полковнику, – спасибо вам большое.

– Пожалуйста, – любезно ответил полковник, и по его тонуКира моментально поняла, что он не так прост, как кажется, – идеальная машинадля захвата и убийства, тяжелая, точная, тренированная, накачанная. У него быливнимательные и очень серьезные глаза, и он рассматривал Киру как-то так, чтоона сразу поняла – он видит по ней что-то, что ему нужно для его работы.

Да. Работа у него – не подарок. Давя ненавистное стекло,подошел Батурин и крепко взял Киру за плечо.

– Ну вот, – сказал он, наклонившись к ее лицу, – видишь, какбывает.

– Вижу, – согласилась Кира.

Все помолчали, стоя вокруг нее, даже полковник пересталоглядываться в ту сторону, где раньше были двери и где теперь толпились люди вформах и белых халатах.

– Если бы не ты, – сказала Кира Батурину, – мы бы всеумерли. Они бы нас расстреляли.

Батурин потрепал ее по затылку. Всю жизнь она терпеть немогла этого жеста. Она думала, что он унижает ее женское достоинство.

Обеими руками она взяла его руку и прижалась лицом к ладони– ладонь была теплой и свежей, как будто он только что вымыл руки, – ипоцеловала, раз и еще раз.

– Да ладно, – пробормотал Батурин.

– Я сейчас выпить найду, – пообещал его друг Креп.

– Крепов, ты особенно не расслабляйся.

– Есть не расслабляться, товарищ полковник! Да я и не длясебя, я для дамы.

– То, что ты найдешь, дама все равно пить не будет. Вы как,дама? Ничего? Или медицину позвать?

– Нет, – отказалась Кира, – нет, спасибо. А… Аллочка где, тыне знаешь? Она… жива?

– Я жива.

Как по команде все посмотрели под стойку и как будтоудивились, увидев там Аллочку. Она сидела на полу, в куче битого стекла итаращилась вверх, на них. Кире ее взгляд не понравился.

– Все твои… коллеги, капитан? – спросил полковник ехидно. –Так сказать, товарищи по печатному слову?

– Можно и так сказать, – согласился Батурин.

– Ладно, – сказал полковник, – заканчивайте здесь иподходите. Если этот, – кивок в сторону Крепова, – принесет выпить, рекомендуюсначала понюхать и на веру ничего не принимать.

– Това-арищ полковник!

– Я хочу домой, – скороговоркой заявила снизу Аллочка, – мненужно домой. Родители, наверное, с ума сходят. Маме нельзя волноваться. Мненужно папе позвонить.

Кира соскочила со стойки и охнула от боли в ноге.

– Буду теперь как ты, – сказала она Батурину и присела накорточки перед Аллочкой, которая все бормотала, как в лихорадке:

– Позвонить. Мне обязательно нужно позвонить. Прямо сейчас.Маме нельзя волноваться. Они, наверное, меня потеряли. Я всегда звоню, когда прихожуна работу, и сегодня должна была позвонить, а вот не позвонила. Мама сегодняулетает в Париж. У отца там переговоры, а он терпеть не может ездить один. Они,наверное, уже улетели. Рейс в девять сорок. Они не знали, что я… что у меня…

Над Кириным ухом как будто что-то мелькнуло, свистнуло, ибатуринская лапа изо всей силы впечаталась в Аллочкину щеку. Голова еедернулась, затылок стукнулся о мраморную стойку.

– Хорош или еще? – деловито спросил Батурин, рассматриваяАллочку, как будто масло на глаз наливал в двигатель.

Аллочка моргнула – веки сошлись и разошлись, и, когда ониразошлись, Кира увидела совсем другие глаза. Словно Аллочка вдруг вынырнула изозера безумия. Вынырнула, вытерла лицо, посмотрела вокруг и поняла – надовылезать.

– Кира? – спросила она. – Ты жива, да?

– Да.

Но Кира ее почти не интересовала.

– Ты остался жив, да? Я же видела, как вас убили! Онвыстрелил, и вы упали, прямо перед нами. Я знаю, я же видела, что вы не дышите!

– Он дышал, – вмешался друг Креп, – он родной брат Витаса,ты разве не знала? У них эти… генетические отклонения. Жабры, – и он смешнооттопырил уши, показывая Кире и Аллочке, какие жабры у братьев – Витаса иБатурина.

– Игорь, подойди, а? – позвали из группы в камуфляже ихалатах.

– Это еще братва не видала, которая по кустам и крышамлежит, что ты здесь, – с удовольствием, как будто предвкушая момент, когда“братва” узнает, сказал Креп Батурину, – слушай, Батут, поедем вечером ко мне,а? Посидим, выпьем…

– Игорь!

– Да иду, иду! Батут, ты тоже подгребай.

– Ладно, давай.

Родной брат Витаса по прозвищу Батут взял Аллочку за руку ипотянул вверх. Она послушно встала, сразу оказавшись на голову выше Киры ипочти вровень с ним.

– Почему ты жив? – требовательно спросила она у него.Почему-то она говорила ему то “ты”, то “вы”. – Я же видела, как ты упал.

– Я профессионал, – морщась, сказал брат Витаса, – то, что яупал, означает только то, что я упал. Сейчас со всех снимут показания, и можноехать домой. Кира, позвони своим, пусть Сергей подъедет и заберет тебя, ясейчас попрошу фээсбэшников, чтобы их пропустили. В смысле, не сейчас, а когдаосвободимся. Ты на машине? – спросил он у Аллочки.

– Кажется, да. Да. Кажется. Или точно. Точно, да.