И оживут слова - Наталья Способина

и княжеских – полный город, – я постаралась улыбнуться.

– Да, – Злата грустно покачала головой. – Захотела – получила.

Она встала, намереваясь уйти, но потом повернулась к Альгидрасу:

– А ты что в ее спальне делал? Легенду сказывал до самого рассвета?

Но странное дело! В ее вопросе не было упрека. И мне вдруг невпопад подумалось, что Злата и не подумала ничего дурного про нас с Альгидрасом. Вот я бы подумала, а она – нет. Так верит хванцу? Или всех меряет по себе?

– Я… сегодня пришел узнать, как она, – пробормотал Альгидрас, опуская взгляд.

Вот интересно: мне он может в глаза соврать, что не знает, какой отвар в меня вливают, а перед Златой только что не заалел, как маков цвет.

– Я Радиму рассказал, что сестру домой ночью отводил, – невнятно прозвучало из угла.

М-да, я бы на месте Златы переменила свое мнение на наш счет. Так бездарно врать и надеяться на прощение… Покосившись на Злату, я удивилась еще больше. Она смотрела на Альгидраса с сочувствием и, кажется, уже жалела, что заставила его оправдываться. То есть ее вообще ничего в его поведении не настораживало. Зато они оба настораживали меня.

Злата протянула руку через стол и коснулась пальцев хванца. Тот виновато посмотрел на нее и попытался улыбнуться. Злата сжала его руку и улыбнулась в ответ.

– Я еще просил придумать, как Радиму про ночное объяснить.

Просил придумать? Да он же сам все придумал и просил просто заручиться поддержкой Миролюба! Я в недоумении уставилась на хванца.

– Да, правду здесь лучше не говорить, – пробормотала Злата.

Я взяла себе на заметку еще один вопрос к этому милому мальчику. Скоро мне придется запереть его в избе и не выпускать до тех пор, пока он не ответит на все мои вопросы. Чудесник он там или не чудесник – никуда не денется.

– И что ему скажете? – Злата посмотрела на меня в ожидании ответа.

Я покосилась на Альгидраса, но его лицо не выражало ничего, кроме вежливого любопытства. Ну ладно. Сам напросился.

– Я Миролюба попросила сказать, что мы вчера встретиться условились. Ну… погулять…

Злата с усмешкой покачала головой:

– Легко у тебя все! И брат согласился?

– Да. Он обещал помочь.

На этих словах я мило улыбнулась Альгидрасу. Тот же вместо ответа вновь прислонился затылком к стене и закрыл глаза. При этом я уловила отголоски раздражения.

– Ой, горе мне с вами. Вчера опять ссорились? – задавая вопрос, Злата смотрела на меня.

– Нет, мы с Олегом поладили добром, – снова улыбнулась я. Ведь и правда поладили. Почти.

– Шутишь? – прищурилась Злата.

– Нет.

– Олег?

– Да, Злат. Вчера все было миром.

– Ох, вот коли бы и завтра еще все миром было, и через седмицы… Ладно. Сидите уж. Буду вас кормить.

– Тебе помочь?

Злата посмотрела на меня, на Альгидраса. Мне очень хотелось, чтобы она отказалась от моего дежурного предложения и у меня появилась возможность с ним поговорить. Злата вздохнула:

– Коли мир будет, то сидите тут, а коли…

– Мир будет, – заверила я.

Альгидрас ничего не ответил. Злата, покачав головой, вышла.

Я тут же обернулась к хванцу. Он сидел, закрыв глаза, и бездумно гладил свернувшуюся на его коленях кошку. Собравшись с мыслями, я сообщила:

– У меня куча вопросов.

– Не удивила.

– И новостей. С чего начать?

Альгидрас устало открыл глаза, посмотрел на меня, а потом осторожно ссадил кошку на пол, сложил руки на столе и уткнулся в них лбом, будто собрался спать.

– Начну с вопросов.

– Начинай с чего хочешь, только не в голос.

– Хорошая попытка, – похвалила я. – Почему родные Радима относятся ко мне так, будто я не в порядке? У Всемилы были проблемы?

Альгидрас резко выпрямился, быстро оглядел комнату и прошипел:

– Я вчера говорил: для всех ты – Всемила. Не делай хуже!

– Я не делаю, – прошептала я. – Мне нужны ответы.

Альгидрас зло выдохнул – челка подлетела вверх, потом скользнул по скамье и оказался рядом. Он вцепился руками в край скамьи по обе стороны от себя и, опустив голову, заговорил:

– Да, она была нездорова. Ей нельзя было волноваться, иначе случались… помутнения.

– Что за помутнения? Нервные расстройства? Что? – вглядываясь в его профиль, допытывалась я.

– Я не уверен, что мы можем одинаково понять ее недуг. Я ответил на твой вопрос?

– Поэтому отвары? – осенило меня.

– Да. После того, что может взволновать, тебе будут давать отвары. Они безопасны. Не бойся.

– Их готовил ты! – обвиняюще произнесла я.

Он осторожно отклонился всем корпусом и чуть повернул голову, искоса взглянув на меня:

– Откуда знаешь?

– Добронега сказала. А ты соврал там, на берегу. Ты сказал, что не знаешь.

– А ты сегодня соврала княжичу и соврешь Радиму. И соврала сейчас Злате. Будем считать, кто больше?

Он снова уставился в пол.

– Что? – от неожиданности я даже не сразу нашла что сказать. – Это же ты попросил соврать. И я не врала Злате!

– Я просил соврать потому, что Радим ни за что не поверит, что ты вышла погулять просто так. А вот в то, что могла сбежать на прогулку с Миролюбом… будет зол, но поверит и ни словом не упрекнет. И вообще он тебя ни в чем не упрекнет, потому что боится разволновать.

– Так вот в чем дело…

– И Злате ты удачно сейчас придумала сказать, – перебил меня Альгидрас. – Это обычно было для Всемилы, вот так: захотеть – и хоть трава не расти. И ночью пойти, не подумав, что разбудит, помешает… А сказать Радиму, что шла ко мне, нельзя. У нее не было причин ходить ко мне.

Я внимательно смотрела на профиль хванца. Неровная челка скрывала лоб и скулу, на которой, к счастью, не появился синяк после моего удара, хотя красноватый след до сих пор был. У него был чуть вздернутый нос и острый подбородок.

– Ты ненавидел ее? – вопрос родился сам собой.

Альгидрас ответил не сразу. Некоторое время он покусывал нижнюю губу, а потом шумно втянул воздух носом и произнес:

– Моя ненависть другим отдана.

– Кому? – не подумав, брякнула я.

Он нахмурился, а потом произнес:

– Да, ты же меня не видишь… Кварам.

– Ква… О…

«Последний в роду».

– Они убили хванов.

Альгидрас сказал это так, будто говорил о чем-то чужом, чем-то, что его совсем не волнует. И только то, как тихо звучал его голос, да то, как сильно его зубы терзали нижнюю губу, выдавало, насколько это все еще не зажило в его душе. И никогда не заживет, видимо.

– А теперь им что-то нужно от воеводы. Для того и Всемилу похитили, – сказал Альгидрас и замолчал, уставившись в одну точку и продолжая машинально терзать губу.

Было видно, что его мысли где-то далеко. А я подумала: что значит мое «как же изменилась моя жизнь» по сравнению с его судьбой? Младший сын старосты. Младшие – они же всегда самые любимые. В них все последние радости и надежды. А ведь его еще отдавали в учение. Значит, скучали, тосковали, дни считали до его возвращения. А потом он вернулся: повзрослевший, поумневший, родительская гордость… Сколько он успел погреться в лучах родительской любви? Три года? Четыре? А потом в одночасье… «последний в роду».

Я не знала, зачем это сделала и как мне вообще такое могло прийти в голову, но, протянув руку, я коснулась указательным пальцем его нижней губы. Альгидрас дернулся так, что лавка пошатнулась, а я испуганно отпрянула.

– Не надо так… кровь же пойдет, – я неловко указала на его покрасневшую губу, в то время как сам Альгидрас смотрел на меня так, словно у меня выросла вторая голова.

– Ты тоже так не делай, – с нервной усмешкой произнес он. – Мне неприятно.

Я почувствовала, как щеки загорелись, и отодвинулась подальше, насколько позволяла длина лавки. Альгидрас тоже отодвинулся.

– А неприятно потому, что я похожа на Всемилу? Или тебе вообще неприятно, когда к тебе прикасаются? – стараясь придать легкости своему тону, спросила я.

– У тебя там новости были. Какие? – спокойно глядя мне в глаза, произнес Альгидрас. Он опять резко переменился. Словно, перестав кусать злосчастную губу, разом захлопнул заслонку, выпускавшую эмоции.

– Почему ты никогда не отвечаешь на вопросы?

– На те, что по делу, отвечаю, – ровным голосом откликнулся он.

– С тобой очень сложно, – вздохнула я, подумав, что с ним действительно