Исчезновение Стефани Мейлер - Жоэль Диккер

– Ваша дочь Дакота задержана и находится в участке. При задержании у нее обнаружены наркотики, завтра она предстанет перед судом. Ночь она проведет в камере.

Летом 1994 года я был молодым директором одной нью-йоркской радиостанции, зарабатывал мало и только что женился на Синтии, девушке, в которую был влюблен со школьной скамьи. Она единственная в меня верила.

Надо было видеть нас в то время: мы оттягивались по полной. Нам было под тридцать, мы любили друг друга и были свободны как ветер. Самым ценным моим имуществом был подержанный “корвет”, на котором мы на выходных разъезжали по всей стране, из города в город; останавливались в мотелях и пансионах.

Синтия работала в администрации маленького театрика. Она всегда знала, где что идет, и мы каждую неделю ходили на Бродвей задаром, по контрамаркам. Жизнь мы вели скудную, но нам хватало за глаза. Мы были счастливы.

В 1994 году мы с Синтией поженились. Свадьба состоялась в январе, и мы решили отложить медовый месяц до лета. Поскольку бюджет наш был весьма ограничен, мы могли выбирать лишь места в пределах досягаемости “корвета”. Синтия разузнала, что в Орфеа готовится новый театральный фестиваль. В театральных кругах о нем отзывались хорошо, ждали приезда именитых журналистов, что служило знаком качества. Я, со своей стороны, нашел там восхитительный семейный пансион – деревянный дом в двух шагах от океана, утопающий в гортензиях. Сомнений не оставалось: десять дней, которые мы собирались там провести, запомнятся надолго. Они и запомнились, во всех отношениях. По возращении в Нью-Йорк Синтия обнаружила, что беременна. В апреле 1995 года родилась наша единственная и любимая дочь, Дакота.

Дакота принесла в нашу жизнь огромное счастье, однако я до сих пор не уверен, что мы были готовы так быстро завести ребенка. Следующие месяцы прошли так же, как у всех молодых родителей, чью жизнь перевернуло вверх дном вторжение маленького существа. Отныне в мире, в котором прежде хватало двухместного “корвета”, нужно было все умножать на три. Пришлось продать машину и купить другую, побольше, сменить квартиру, чтобы иметь лишнюю комнату, оплатить роды, пеленки-распашонки, соски-переноски, люльки и прочие бирюльки. Короче, пришлось выкручиваться.

В довершение всего Синтию по возвращении из декрета уволили из театра. Что до меня, то радиостанцию перекупила крупная компания, и я, наслушавшись разговоров о реструктурировании и опасаясь потерять место, вынужден был согласиться за те же деньги иметь гораздо меньше эфирного времени, зато гораздо больше ответственности и администрирования. Наши дни представляли собой самую настоящую гонку на выживание: работа, семья, Синтия, ищущая работу и не знающая, что делать с Дакотой, и я, приходивший вечерами домой как выжатый лимон. Наша семейная жизнь переживала тяжелейшее испытание. И когда настало лето, я предложил в конце июля съездить на несколько дней в наш маленький пансион в Орфеа, перевести дух. И чудо Орфеа сработало снова.

Так было все следующие годы. Что бы ни происходило в нью-йоркской суете, какие бы бытовые трудности нас ни поджидали, городок Орфеа излечивал все.

Синтия нашла место в Нью-Джерси, в часе езды на поезде. Каждый день она по три часа тряслась в общественном транспорте, путалась в ежедневниках и календариках, водила малышку в ясли, потом в школу, бегала за продуктами, ходила на бесконечные собрания, устраивала все и везде, на работе, дома, с утра до вечера и с вечера до утра. Мы едва общались, порой и вовсе не виделись. Но раз в году наступал восстановительный цикл: как только мы приезжали в Орфеа, все дрязги, все непонимание, весь стресс и беготня исчезали как по волшебству. Город дарил нам катарсис. Воздух здесь казался чище, небо голубее, жизнь спокойнее. Дети у хозяйки пансиона были уже взрослые, она отлично ладила с Дакотой и, если у нас возникало желание сходить на фестивальные спектакли, охотно сидела с ней.

После отпуска мы всегда возвращались в Нью-Йорк счастливые, отдохнувшие, безмятежные. Готовые снова нестись вскачь по жизни.

* * *

Я никогда не отличался особым честолюбием и, не будь Синтии и Дакоты, вряд ли поднялся бы по служебной лестнице. Но, возвращаясь из года в год в Орфеа и чувствуя, как там хорошо, я захотел давать им больше. У меня возникло желание иметь что-то получше маленького семейного пансиона, проводить в Хэмптонах не неделю в году, а больше. Я не хотел, чтобы Синтия по три часа моталась в общественном транспорте, едва сводя концы с концами, хотел, чтобы Дакота училась в частной школе и получила самое лучшее образование. Именно ради них я стал работать как вол, следить за вакансиями, требовать повышения жалованья. Ради них я согласился уйти из эфира на более ответственные посты, не приносившие удовлетворения, зато приносившие больше денег. Я стал двигаться вверх, хватаясь за любые возможности, приходил в кабинет первым и уходил последним. За три года я из директора радиостанции сделался руководителем департамента по производству телесериалов всех каналов холдинга.

Зарплата моя удвоилась, потом утроилась, и качество нашей жизни возросло соответственно. Синтия смогла уйти с работы и заниматься Дакотой, еще совсем маленькой. Часть времени она на общественных началах работала в театре. Наш отпуск в Орфеа стал длиннее: сперва мы проводили там три недели, потом целый месяц, потом все лето, снимали каждый раз все более шикарный дом; сперва домработница приходила раз в неделю, потом два раза, потом каждый день, убирала, заправляла постели, готовила еду и подбирала с пола все, что мы набросали.

Жизнь была прекрасна. Лишь одно отличало ее от моей мечты: во времена недельного отпуска в пансионе я полностью отключался от работы. Новые полномочия не позволяли отлучаться больше чем на несколько дней подряд: пока Синтия с Дакотой два месяца валялись у бассейна, не ведая ни забот, ни хлопот, мне приходилось регулярно ездить в Нью-Йорк, улаживать текущие дела и разбираться с бумагами. Синтия огорчалась, что я не могу побыть с ними подольше, но все равно все шло хорошо. На что нам было жаловаться?

Мое восхождение продолжалось. Может, даже помимо моей воли, не знаю. Жалованье, и без того астрономическое, росло как на дрожжах, а с ним и нагрузка. Медиахолдинги перекупали и поглощали друг друга, образуя всемогущие концерны. Каждый раз, оказываясь в очередном большом кабинете стеклянного небоскреба, я мог оценить свой профессиональный рост по размерам кабинета и высоте этажа. Я поднимался все выше, и жалованье поднималось вслед за мной. Я получал в десять, в сто раз больше. За десять лет я превратился из директора маленькой радиостанции в генерального директора “Канала 14”, самого популярного и самого рентабельного в стране. Я управлял им с последнего, 53-го этажа стеклянной башни и получал 9 миллионов долларов в год, включая бонусы. То есть 750 тысяч долларов в месяц. Я зарабатывал гораздо больше денег, чем мог потратить за всю жизнь.

Я смог дать Синтии и Дакоте все, что хотел. Одежду от лучших брендов, спортивные машины, сказочную квартиру, частную школу, волшебный отдых. Пусть себе злится неприветливая нью-йоркская зима: мы летели частным самолетом на недельку в Сен-Бартелеми зарядиться и поправить здоровье. А в Орфеа я построил за немыслимые деньги дом нашей мечты, на берегу океана, и окрестил его “Райский сад”, повесив кованую табличку на воротах.