Унесенные ветром. Том 2 - Маргарет Митчелл

«Они ни о чем больше не говорят, — думалаСкарлетт. — Ни о чем, кроме войны. Все эта война. И они не будут ни о чемговорить, кроме войны. Нет, до самой смерти не будут».

Она посмотрела вокруг себя и увидела мальчиков,примостившихся на коленях у отцов, глазенки у них сверкали, они учащеннодышали, слушая рассказы о ночных вылазках и отчаянных кавалерийских рейдах, отом, как водружали флаг на вражеских брустверах. Им слышался бой барабанов, ипение волынок, и клич повстанцев, они видели босых солдат с израненными ногами,шагавших под дождем, волоча изодранные в клочья знамена.

«И эти дети тоже ни о чем другом не будут говорить. Онибудут считать величайшей доблестью — сразиться с янки, а потом вернуться домойслепыми или калеками, а то и не вернуться совсем. Как все люди любят вспоминатьвойну, болтать о ней. А я не люблю. Не люблю даже думать о ней. Я бы с большойрадостью все забыла, если б могла.., ах, если б только могла!» Она слушала — ипо телу ее бежали мурашки — рассказы Мелани про Тару, и в этих рассказах она,Скарлетт, выглядела настоящей героиней: как она вышла к солдатам и спасла саблюЧарльза, как тушила пожар. Воспоминания эти не вызывали у Скарлетт ниудовольствия, ни гордости. Она вообще не желала об этом думать.

«Ну, почему они не могут забыть?! Почему не могут смотретьвперед, а не назад? Дураки мы, что вообще ввязались в эту войну. И чем скореемы забудем о ней, тем нам же лучше будет».

Но никто не хотел забывать, никто, за исключением, казалось,ее самой, и потому Скарлетт была только рада, когда смогла, наконец, вполнеискренне сказать Мелани, что ей неловко стало появляться на людях — даже когдацарит полумрак. Это объяснение было вполне понятно Мелани, которая отличалась крайнейчувствительностью во всем, что касалось деторождения. Мелани очень хотелосьзавести еще одного ребенка, но и доктор Мид, и доктор Фонтейн сказали, чтовторой ребенок будет стоить ей жизни. Поэтому, нехотя смирившись со своейучастью, она и проводила большую часть времени со Скарлетт, радуясь хотя бычужой беременности. Скарлетт же, которая не слишком жаждала нового ребенка, даеще в такое неподходящее время, отношение Мелани казалось верхомсентиментальной глупости. Радовало ее лишь то, что вердикт врачей не допускалблизости между Эшли и его женой.

Теперь Скарлетт часто виделась с Эшли, но никогда — наедине.Каждый вечер по пути с лесопилки домой он заходил рассказать о проделанной задень работе, но при этом всегда присутствовали Фрэнк и Питти или — что еще хуже— Мелани с Индией. Скарлетт могла лишь задать ему один-два деловых вопроса,высказать несколько пожеланий, а потом обычно говорила:

— Очень мило, что вы зашли. Спокойной ночи.

Вот если бы она не ждала ребенка! У нее была бы богом даннаявозможность каждое утро ездить с ним на лесопилку через уединенные леса, вдалиот любопытных глаз, и им казалось бы, что они снова в своих родных краях, гдетак неспешно текли до войны их дни.

Нет, она и пытаться не стала бы вытянуть из него хоть словолюбви! Она бы о любви и не вспоминала. Ведь она дала себе клятву! Но бытьможет, очутись они снова вдвоем, он сбросил бы эту маску холодной Любезности,которую носил с момента переезда в Атланту. Быть может, он снова стал быпрежним — тем Эшли, которого она знала до встречи в Двенадцати Дубах, до того,как они произнесли слово «люблю». Если же они не могут любить друг друга, то,по крайней мере, могли бы остаться друзьями и она могла бы отогревать своезастывшее одинокое сердце у огонька его дружбы.

«Хоть бы поскорее родить и покончить с этим, — внетерпении думала она, — я могла бы ездить с ним каждый день, и мы быговорили, говорили…» Эта беспомощность, невозможность выбраться из заточениябесили Скарлетт не только потому, что она хотела быть с Эшли. Лесопилки требовалиее присутствия. Они перестали приносить доход с тех пор, как она отошла от дел,предоставив все Хью и Эшли.

Хью, хоть и очень старался, ничего в делах не понимал. Онбыл плохой торговец и совсем уж некудышный управляющий. Кто угодно мог убедитьего сбавить цену. Достаточно было какому-нибудь ловкачу сказать, что лес —невысокого качества и не стоит таких денег, Хью, будучи джентльменом, тотчасизвинялся и снижал цену. Когда Скарлетт услышала о том, сколько он получил задоски для настила тысячи футов пола, она разрыдалась от злости. Ведь доски-тобыли самого высокого качества, а он отдал их почти задаром! Да и со своимирабочими он тоже не справлялся. Негры требовали поденной оплаты, а получивденьги, частенько напивались и на другое утро не выходили на работу. В такихслучаях Хью приходилось искать других рабочих, а лесопилка простаивала. Из-заэтого Хью по несколько дней не приезжал в город продавать лес.

Видя, что прибыль утекает из рук Хью, Скарлетт так и кипела— от собственного бессилия и от его глупости. Как только у нее родится ребеноки она снова сможет взяться за работу, она выгонит Хью и наймет кого-нибудьдругого. Кто угодно будет лучше его. И негров она тоже нанимать больше нестанет. Как можно наладить дело, когда эти вольные негры прыгают с места наместо?!

— Фрэнк, — сказала она однажды после бурногообъяснения с Хью по поводу того, что не хватает рабочих рук, — я почтирешила, что буду нанимать на лесопилки каторжников. Я как-то говорила с ДжонниГэллегером — он десятник у Томми Уэлберна — о том, как трудно нам заставитьэтих черномазых работать, и он спросил, почему я не беру каторжников. Мне этопоказалось неплохой мыслью. Он сказал, что можно подрядить их за сущую ерунду икормить по дешевке. И еще сказал, что можно заставлять их работать скольконадо, и никакое Бюро вольных людей не налетит за это на меня как рой ос и небудет совать мне под нос всякие там законы и вмешиваться в то, что их некасается. Словом, как только Джонни Гэллегер отработает у Томми свой контракт,я попробую нанять его вместо Хью на лесопилку. Человек, который способензаставить работать этих диких ирландцев, уж конечно сумеет выжать все что надоиз каторжников. Из каторжников! Фрэнк положительно лишился дара речи.Подряжать, каторжников — хуже ничего нельзя придумать, это даже хуже, чем дикаяидея Скарлетт открыть салун.

Во всяком случае, так оно выглядело в глазах Фрэнка и техконсервативных кругов, в которых он вращался. Новая система подряжать на работукаторжников возникла вследствие того, что штат очень обеднел после войны. Небудучи в состоянии содержать каторжников, штат отдавал их внаем тем, комутребовались большие команды рабочих для строительства железных дорог, добычискипидара и обработки древесины. И хотя Фрэнк и его тихие, богобоязненныедрузья понимали необходимость этой системы, они все равно порицали ее. Многиеиз них отнюдь не были сторонниками рабства, но считали, что это нововведениекуда хуже.

А Скарлетт хочет подряжать каторжников! Фрэнк знал, что,если она это сделает, он больше не сможет смотреть людям в глаза. Это было кудахуже, чем владеть и самой управлять лесопилками, — вообще хуже всего, чтоона до сих пор придумывала. Возражая ей, он мысленно всегда задавал себевопрос: «Что скажут люди?» Но сейчас — сейчас речь шла о более важном, чембоязнь осуждения со стороны общества. Ведь это же все равно как покупать чужоетело, все равно как покупать проституток, — грех, который ляжет на егодушу, если он позволит Скарлетт совершить такое.