Апрельский туман - Нина Пипари

class="p1">Раньше я не верила в вечную жизнь, но теперь, когда вот так стою, освещенная и освященная отблеском этих золотых лучей, пронизывающих облака, эта мысль о мире по ту сторону бытия наполняет меня надеждой.

P. S. Я вспоминаю Никину теорию насчет Дела, ее слова о том, что таким, как мы с ней, нечего и рассчитывать на такое счастье. Не расставаясь с гитарой ни на мгновение, к осени я достигла определенных успехов. Видя мои добросовестные усилия, мою неустанную борьбу с самой собой, сочувствуя мне совершенно искренне, сестра подкатилась к своим музыкантам, и те из уважения к ней взяли меня в стажеры.

Иногда меня, конечно, терзают сомнения, что все это сестра устроила не ради меня и не по собственному почину, а в угоду старикам и из чувства самосохранения, но, так или иначе, я ей благодарна.

Три раза в неделю по вечерам хожу на репетиции. Когда мы все вместе начинаем играть и я вношу свою скромную лепту в общее дело, мне становится действительно легче. Поначалу я ужасно лажала, но никто ни разу не попрекнул меня этим… Мы все делаем одно дело, и каждый в той или иной мере привержен этому делу и хочет, чтобы оно получилось как можно лучше. И это чувство единения — пусть даже на пару часов — вытравляет из меня мое одиночество. Солидарность, чувство плеча — то, к чему я всю жизнь стремилась, что было так важно для меня, что дала мне в полном объеме Ника.

Воспроизводя несложные аккорды, я вспоминаю, как в детстве, когда все было так просто, когда я верила во все, что меня окружало, когда любила всех людей и была уверена, что они отвечают мне взаимностью, — я вспоминаю, как в это чудесное время любила хоть с кем-нибудь иметь общее дело — пусть даже это была глупая, мной же придуманная игра или общее задание по математике. Как я любила, чтобы после моего дня рождения хоть кто-то из подруг остался ночевать — и тогда мне не было бы так одиноко и страшно в своей большой кровати.

Мне нравится приходить сюда и чувствовать себя нужной, хотя бы чуть-чуть. Мне нравятся лица музыкантов, их манера общения — простая и ровная. Их не волнует вопрос «зачем?», для них сам процесс создания чего-то красивого уже имеет глубокий смысл. И неважно, что где-то давно сыграны эти аккорды, а слова достаточно банальны — и, в общем, ничего революционно нового они не вносят в мировую музыкальную культуру. Они просто занимаются любимым делом. И мне нравится такое отношение к жизни, к себе в ней, к человечеству.

Дело? Не уверена. Но меня не покидает странное ощущение ошибки. От моей сестры этим ребятам никакой корысти, а я наверняка только обуза, но все они ко мне чрезвычайно терпеливы и внимательны. Сестра их друг. Как же так?

Правда, еще по дороге домой это чувство улетучивается, и я снова одна. И я снова сажусь и играю, играю, играю… Но здесь уже не то — здесь я все помню, здесь я снова думаю. Где-то я читала, что отличительной чертой русского менталитета является неспособность жить настоящим и, соответственно, бесконечные думы о прошлом и ужас перед будущим. Исходя из этого положения, я русская только наполовину — меня угнетают все три времени сразу.

…Стоя на балконе, наблюдаю жизнь на Аллее Трех Кабальеро: люди все те же, что и год назад, только больше стало 15-летних мам с колясками, но без пап. И облака — это невероятно! — они все так же величественно плывут и им нет дела до людской суеты, им нет дела до моих бессмысленных самокопаний — они не принадлежат этому миру. Они живые, я знаю это наверняка, но жизнь там — совсем не та, что у нас. Они тоже что-то чувствуют, они постоянно изменяются, они меняют цвет похлеще осьминога. Но если это правда — значит, время над ними тоже не властно, ведь вон как они спокойны… И я надеюсь, что когда-нибудь смогу присоединиться к ним, к ним и к Нике. Потому что она сейчас там, с ними. И ей наконец хорошо.

Ника была тоньше меня, выше — и заглянула она, соответственно, дальше в бездну, поэтому по определению не могла остаться со мной. Но я все же прочнее стою на земле, и останусь здесь, и буду бороться, не сдамся. Навяжу им наши страхи, нашу тревогу, даже притворюсь, что приняла их правила, и достойно сыграю отведенную мне социальную роль, а потом присоединюсь к тебе. И мы никогда больше не расстанемся — в том месте, где сходятся родственные миры. Я попробую.

Я научусь быть, как облака.

Ну, с Богом!

Эпилог

ЛУНА

Уже почти год прошел с тех пор, как я снова начала входить в жизнь. Теперь она обрела некоторую упорядоченность: трижды в неделю хожу на репетиции с ребятами, по воскресеньям сестра берет меня с собой на плавание. Утром и вечером, несмотря на погоду, мы ходим на прогулки в парк — я их не слишком люблю, меня все еще не покидает ощущение бессмысленности всего, что со мной происходит. Но так я думаю, пока мы еще дома, и неохотно одеваюсь под нетерпеливым взглядом сестры. А потом мы оказываемся в спокойном осеннем парке — я чувствую, что мне хорошо, на самом деле хорошо.

Чтобы наладить нормальную жизнь, я использую всевозможные средства. Так, например, смеюсь, когда мне не смешно, вскрикиваю «ау», когда нечаянно ударяюсь о стол или когда происходит что-то неожиданное. Улыбаюсь, улыбаюсь, улыбаюсь… Не хочу, ненавижу, не умею просто улыбаться, но — улыбаюсь — так легче. Если съесть шоколадку или вообще поесть — тоже становится легче. Вот такое примитивное существо человек, ничего не поделаешь. Однако все эти мелкие проявления человечности делают меня частью огромного организма, имя которому — социум.

Иногда, когда не спится или когда я не занята, в голову снова лезут всякие мысли, снова внутрь сползает страх, так что я сжимаюсь в комок. Снова презираю себя и то убогое существование, которое продолжаю влачить в угоду неизвестно чему. Но приходит утро, а с ним — новые занятия, новые надежды на то, что жизнь каким-то чудесным образом наполнится смыслом, в существовании которого я не совсем уверена. Так проходит день за днем.

Леда то и дело присылает нам письма с фотографиями из разных уголков Европы. В них она пишет в основном про Максима