Ловец снов - Стивен Кинг
Шрифт:
Интервал:
Он помнил, как смотрел фейерверк в День поминовения, и бедрос ногой болели, как последняя сволочь; как ел арбуз Четвертого июля, плюясьсемечками в траву и наблюдая за Карлой и ее сестрами, игравшими в бадминтон:бедро и нога ныли, но не так отчаянно; как Генри позвонил в сентябре («Проверкасвязи», — сказал он) и болтал о чем угодно, включая ежегодную охоту в ноябре.«Конечно, я поеду», — заверил Джоунси, не подозревая тогда, как неприятна емубудет тяжесть «гаранда» в руках. Они поболтали о работе (последние три неделивторого семестра Джоунси читал лекции, довольно ловко перемещаясь на костылях),о семьях, о прочитанных книгах и просмотренных фильмах; Генри, как и в январе,пожаловался, что Пит слишком много пьет, Джоунси, находившийся в состояниинепрерывной войны с женой по тому же поводу, не захотел говорить на эту тему,но когда Генри упомянул о предложении Бивера на обратном пути остановиться вДерри и повидать Даддитса Кэвелла, немедленно согласился. Слишком давно они небыли вместе, а лучшего лекарства от хандры, чем инъекция Даддитса, труднопридумать. Кроме того… «Генри, — спросил он тогда, — мы ведь собирались кДаддитсу, верно? В день Святого Патрика. Сам я не помню, но в календарезаписано». «Верно, — ответил Генри, — собирались». «Вот и говори об ирландскойудаче, а?»
Перебрав все это в памяти, Джоунси окончательно уверился,что в его жизни пятнадцатое марта уже было. Доказательств тому предостаточно:взять хотя бы календарь в кабинете. Однако они настали снова, эти трагическиеиды, и теперь, теперь… как обидно… похоже, это пятнадцатое куда страшнее, чемто, прежнее.
Раньше воспоминания об этом дне меркли где-то около десятиутра. Он сидел в кабинете, пил кофе и складывал книги, собираясь спуститься вбиблиотеку исторического факультета, где на специальном столе оставляласьпожертвованная студентам литература. Он был расстроен, хотя даже ради спасенияжизни не мог бы объяснить почему. Согласно тому же календарю, на котором оннебрежно записал дату поездки к Даддитсу, у него в тот день была беседа состудентом по имени Дэвид Дефаньяк. Трудно сказать, каков был предмет этой самойбеседы, но один из аспирантов сообщил о сданном Дефаньяком эссе на темунемедленных результатов норманнского завоевания: очевидно, разговор шел именнооб этом. Но все же, что такого в обычной встрече преподавателя со студентом такрасстроило адъюнкт-профессора Гэри Джоунса?
Но даже плохое настроение не помешало ему мурлыкать себе поднос, мурлыкать какую-то бессмыслицу: «Мы можем-можем, да-да, мы можем, можем,Господь небесный, можем…» А потом… потом какие-то обрывки: пожелание Колин,секретарю факультета, счастливого дня Святого Пэдди, покупка «Бостон феникс» вгазетном ларьке у здания университета, четвертак, брошенный в футляр отсаксофона какого-то «скинхеда» на мосту со стороны Кембриджа, ощущение жалостик бритоголовому парню, мерзнувшему на ветру в легоньком свитерке, но связныевоспоминания обрывались стопкой книг, книг, которые он собирался подарить.Сознание вернулось к нему в больнице вместе с монотонным голосом из соседнейпалаты:
Пожалуйста, прекратите, я этого не вынесу, сделайте мнеукол, где Марси, хочу Марси.
А может, это было: где Джоунси, хочу Джоунси? Крадущаясястарушка-смерть… Смерть, притворившаяся пациентом. Смерть потеряла его след,да, это возможно, притом что на каждой койке огромного госпиталя стонут отболи, источая муку из всех пор, и теперь старушка-смерть подползает незаметно,пытаясь снова отыскать его. Пытаясь перехитрить. Пытаясь заставить его выдатьсебя.
Но хотя время вернулось вспять, благословенный мракулетучился. На этот раз, хотя время вернулось вспять, он не только желает Колинсчастливого праздника Святого Пэдди, но и рассказывает ей анекдот о ямайскомпроктологе. Он выходит… его будущее «я», ноябрьское «я», засело в мартовскойголове, как «заяц» в пароходном трюме. Его будущее «я» слышит, как мартовское«я» думает:
Что за чудесный денек выдался…
А тем временем ноги несут его в Кембридж, навстречу судьбе.Он пытается объяснить мартовскому «я», что это ужасная идея, чудовищно ужаснаяидея, и что можно избежать недель и месяцев невыносимых терзаний, остановивавтобус или такси, но не способен донести эту мысль до сознания мартовского«я». Возможно, все фантастические рассказы о путешествиях во времени,прочитанные в детстве, верно утверждали: нельзя изменить прошлое, как бы ты нипытался.
Он переходит мост через реку Чарлз, и хотя ветер довольнохолодный, все же наслаждается весенним солнышком и ослепительными бликами наводе. Потом поет куплет из «Вот и солнце» и вновь переходит на песенку«Пойнтерз систерз»: «Да-да, мы можем-можем, Господь небесный…» И размахивает втакт портфелем. В портфеле сандвич. Яичный салат. М-м-м, сказал Генри. ДДДТ,сказал Генри.
А вот и саксофонист, и какой сюрприз: стоит не в концеМассачусетс-авеню-бридж, а дальше, у кампуса МТИ, перед одним из этих убогихиндийских ресторанчиков.
Бритоголовый дрожит от холода, усеянный порезами скальппозволяет предположить, что парикмахер из него никудышный. Манера исполненияпозволяет также предположить, что и саксофонист из него далеко не ахти. Ужлучше бы стал столяром, актером, террористом, кем угодно, только не музыкантом.Джоунси настолько его жаль, что он бросает в футляр, выстланный потертымфиолетовым бархатом, не четвертак, как раньше, а целую пригоршню мелочи: вот уждействительно «эти глупости». Он винит в собственной сентиментальности первыйтеплый денек после длинной зимы и так удачно обернувшийся разговор сДефаньяком.
Саксофонист закатывает глаза в знак благодарности, продолжаявыдувать пронзительные звуки. Джоунси вспоминает очередную шутку: «Как выназовете саксофониста с кредитной карточкой в кармане?» — «Оптимистом».
Он продолжает бодро шагать, размахивая портфелем, не слушаяДжоунси, того, кто приплыл из ноября вверх по течению, как лосось,путешествующий во времени.
Эй, Джоунси, стой. Помедли всего несколько секунд, этоговполне достаточно. Завяжи шнурок, что ли… (Не выйдет: на нем мокасины. А скоропоявится и гипс.)
Это случится на следующем перекрестке, там, гдеостанавливается автобус «Ред Лайн», где сходятся Массачусетс-авеню и Проспект.Оттуда покажется старый дурак, бывший историк, в темно-синем «линкольне», иразмажет тебя по мостовой.
Не выходит. Как бы громко он ни вопил, ничего не получается.Телефон отключен. Ты не можешь вернуться назад, прикончить собственногодедушку, пристрелить Ли Харви Освальда, как раз в тот момент, когда онпристроился в окне шестого этажа склада школьных учебников в Далласе: рядом сним остывший жареный цыпленок на бумажной тарелке, выписанная по почте винтовканаведена на цель. Ты не можешь запретить себе идти к пересечению Масс-авеню иПроспект-стрит, с портфелем в руке и газетой, газетой, которую ты никогда непрочитаешь, — под мышкой.
Сожалею, сэр, по всей Джефферсон-тракт ни одного исправноготелефона, какая-то сплошная хрень, но вы не сможете дозвониться…
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!