Влиятельные семьи Англии. Как наживали состояния Коэны, Ротшильды, Голдсмиды, Монтефиоре, Сэмюэлы и Сассуны - Хаим Бермант

Зигфрид воспитывался в доме матери в Уилд-оф-Кент, вдали от барочных дворцов своих кузенов, и там в его душе запечатлелись картины, которые он отразил в стихах в последующие годы: поля хмельника и сады, густые заросли и зеленые луга, охотники и гончие, топот копыт на пружинящей земле: «Воспоминания в воспоминаниях; эти красночерные и черно-коричневые всадники сегодня возвращаются ко мне незваными, принося с собой запах зимней свежести с лесов и полей».

Читая Зигфрида Сассуна, можно понять, насколько его кузены отгородились от реального мира и реальных людей и сколько они упускали.

5 июля 1902 года среди обычного потока банкиров и брокеров в Нью-Корте лорд Ротшильд приметил необычного персонажа, высокого, прямого, с черными волосами, темными пронизывающими глазами и густой черной бородой – величественную фигуру с внешностью ухоженного пророка. Это был доктор Теодор Герцль, президент Всемирной сионистской организации.

Герцль был высококультурным венским евреем, блестящим журналистом, романистом и драматургом, обаятельным и талантливым любителем в литературе, который далеко ушел от своего еврейского происхождения и со временем вовсе исчез бы из народной памяти, подобно многим его венским друзьям и современникам.

В Вене, как и во всей Центральной Европе, буйствовал антисемитизм, и какое-то время Герцль обдумывал идею массового перехода в христианство в качестве решения еврейского вопроса. Однако в первую очередь он возлагал надежды на социальный прогресс. Издевательства, переживаемые евреями в Восточной Европе, можно было объяснить русским варварством, а враждебность к ним в Центральной Европе – германским консерватизмом. Но если обратить взгляд на Запад, на Францию и Англию, то там можно увидеть евреев, которые мирно уживались с соседями, поднимались до высоких постов и неплохо преуспевали. Блага, доступные евреям сегодня в Англии и Франции, будут доступны евреям в Германии завтра, а евреям России – послезавтра. Во всяком случае, так он считал.

В 1891 году, когда Герцлю было тридцать один, его назначили парижским корреспондентом венской либеральной ежедневной газеты «Нойе фрайе прессе», и он открыл для себя, что Франция, по крайней мере в еврейском вопросе, вовсе не тот образец прогресса, которым он ее воображал. Он видел нападения на евреев, слышал антиеврейские наговоры, был свидетелем антисемитских демонстраций. Потом арестовали, судили и разжаловали капитана Альфреда Дрейфуса по обвинению в государственной измене. Герцль был убежден в невиновности Дрейфуса, которую и подтвердили дальнейшие события, и в том, что он пал жертвой желания своего начальства прикрыть собственные махинации. Евреи снова стали козлами отпущения, как бывало испокон веков. А если это возможно в республиканской, современной, цивилизованной Франции через век после провозглашения Декларации прав человека, заметил Герцль, где же еще есть будущее у евреев? Нигде, кроме еврейского государства, убедился он.

К аналогичному выводу пришел и немецкий мыслитель-социалист Мозес Гесс. Как и Герцль, Гесс далеко ушел от еврейских корней, и, как и Герцля, дамасское дело заставило его по-новому взглянуть на еврейский вопрос.

Идею еврейского государства выдвигал и Цви-Гирш Калишер, восточнопрусский раввин и современник Гесса, а также Лев Пинскер, русский врач. Из их идей выросло движение, получившее название «Ховевей Цион», «Любящие Сион». Пинскер возглавил движение, и оно быстро распространялось по Центральной и Восточной Европе. Во Франции и Англии его прогресс слегка затормозился.

«Ховевей Цион» ставило перед собой цель создания не еврейского государства, а еврейских поселений в Палестине. Герцль представлял себе нечто более амбициозное – автономное еврейское государство. И это, чувствовал он, не то, что можно построить маленькими шажками – ферму тут, виноградник там, – а только объединенными усилиями при государственной поддержке и финансировании за счет богатых евреев.

«Первый этап, – писал он, – Ротшильды. Второй: мелкие миллионеры. Третий: простые люди. Если дойдет до третьих, первые и вторые пожалеют».

В итоге он обратился сначала не к Ротшильдам, а к человеку не менее богатому и даже более щедрому – к Хиршу.

В 1891 году барон Морис де Хирш основал Еврейское колонизационное общество для расселения еврейских иммигрантов в сельскохозяйственных колониях главным образом в Аргентине. К 1895 году он уже потратил на этот план не один миллион, но дело быстро катилось под откос. Герцль считал всю эту идею «великодушной, но неверной, и настолько же затратной, насколько и напрасной» и изложил свою альтернативу.

Хирш слушал его сперва с недоверием, потом с интересом, но его волновал один вопрос.

– Где вы возьмете деньги? – спросил он.

Герцль явно надеялся получить порядочную долю суммы от самого Хирша, но ответил более обтекаемо:

– Я объявлю национальный еврейский заем в десять миллионов марок.

Хирш чуть не расхохотался.

– Фантазия, – сказал он. – Богатые евреи ничего не дадут. От богатеев толку нет, им наплевать на страдания бедняков.

– Барон Хирш, вы рассуждаете как социалист.

– А я и есть социалист. Я готов сразу же все раздать, если и другие поступят так же.

Затем Герцль написал Альберту де Ротшильду из венской ветви, но на его письмо даже не ответили, однако на следующий год – 1896-й – его принял Эдмон де Ротшильд из парижского дома.

В начале 1880-х участники «Ховевей Цион» основали несколько колоний в Палестине, но дело приняло дурной оборот, и Эдмона уговорили прийти к ним на помощь. За следующие тридцать лет он помог основать около сорока сельскохозяйственных поселений, множество школ и предприятий и потратил около 12 миллионов фунтов в усилиях сделать их способными к самостоятельному существованию.

Герцль не рассчитывал, что его идеи получат большую поддержку на улице Лафит, и встреча подтвердила его предчувствия. Деньги барона ему не нужны, ясно выразился он, хотя они и пригодились бы. Ему был нужен во главе движения человек, чье имя значит что-то и в канцеляриях европейских правительств, и в еврейских массах. Если им станет барон де Ротшильд, за ним пойдут все остальные. Но, как и Хирш, Эдмон считал весь план фантастическим и, более того, опасным.

«Эдмон, – писал позднее Герцль в дневнике, – порядочный, добрый, слабохарактерный человек, который совершенно не понимает суть дела и хотел бы отменить от него, как трус отменяет крайне важную меру. Думаю, сейчас ему претит, что он вообще связался с Палестиной, и, пожалуй, он еще побежит к Альфонсу [своему брату] и скажет: „Да, ты прав, надо было мне заниматься скачками, а не странствующими евреями“. И судьба миллионов людей зависит от такого человека».

Получив от ворот поворот у Альберта де Ротшильда, Герцль пока еще не решился отправиться на Нью-Корт, однако его радушно приняли другие видные члены сообщества: «Обедал в доме сэра Сэмюэла Монтегю, члена парламента. Дом по-английски элегантен, в пышном стиле. Сэр Сэмюэл – замечательный старичина, лучший еврей, которого мне доводилось встречать. За столом ведет себя как добродушный патриарх, глава семьи, остальные члены которой не слишком дружелюбны или, может быть, просто очень хорошо воспитаны. Все кошерное, подавали три ливрейных лакея. После обеда в курительной я изложил свое дело. Постепенно мне удалось возбудить его интерес. Он признался мне – по секрету, – что чувствует себя более израильтянином, чем англичанином. Он бы хотел со всей семьей переселиться в Палестину».