Статус. Почему мы объединяемся, конкурируем и уничтожаем друг друга - Уилл Сторр

шума от всех этих халяльных магазинов. И мусор на улицах. У нас теперь тут как в пригороде Найроби».

Расистские взгляды высказывали не только пожилые люди. Двадцатидвухлетняя девушка рассказала Джесту: «Если иммигрант не проходит собеседование, то работодателя объявляют расистом. Мне кажется, что они забирают наши рабочие места, дома и все, что правительство пытается делать для англичан. Им все достается в первую очередь». Восемнадцатилетний юноша заявил Джесту, что выходцы из Азии «ходят с таким видом, как будто они лучше нас, а ведь это мы приняли их у себя в стране. Это очень всех раздражает. Я чувствую себя так, словно это я тут чужой».

В рассказах часто мелькало: «Я не расист, но…» Джест счел это не извинениями за мракобесные взгляды, а просьбой выслушать, что пытались донести собеседники, – ведь, по их мнению, слово «расист» стало «кнопкой отключения звука, которую можно нажать, когда кто-то жалуется на чувство утраты». Джест провел 40 интервью и в 32 случаях слышал: «Я не расист, но…» Вот небольшая выборка примеров: «Я не расист, но здесь было прекрасное местное сообщество англичан, пока не понаехали все эти албанцы и африканцы». «Я не расист. И я охереть как люблю, извините за грубость, карри из козлятины[76]. Но такую политику, когда английские семьи не на первом месте, я считаю неправильной». «Я вовсе не расист <…> но поляки заняли все рабочие места, они занимаются проституцией и распространяют наркотики». «Я не расист, но страну заполонили черные и боснийцы».

Белые представители рабочего класса из Дагенхэма живут внутри токсичной иллюзии, потому что играют в игры, где присутствуют символы расовой принадлежности и национальности. Неолиберальный и глобализационный проект застопорил их продвижение в игре, и теперь повсюду они видят одни лишь сигналы о своем поражении. Для них не имеет значения, что иммиграция хорошо влияет на британскую экономику. Из их эмпирического опыта не следует, что за снижение их статуса в ответе в том числе автоматизация и аутсорсинг. Они видят только, что катятся вниз. «Я горжусь тем, что я англичанка, и я люблю Англию, но мне противно видеть, как она исчезает, как наш язык уходит из-за того, что многим он не родной, – написала обладательница пяти британских флагов Нэнси Пембертон в письме одному политику. – Мне противно видеть, как присущий нам образ жизни отходит в прошлое, а все наши ценности игнорируются. Противно, что немногие оставшиеся островки зелени застраиваются домами, чтобы в них поместилось еще больше иммигрантов, которые присосались к нашему обществу и уж точно не приносят нам никакой пользы». В 2007 году жителей Дагенхэма и Баркинга спросили, что можно сделать, чтобы улучшить положение их районов. Самый распространенный ответ был: «Вернуть все так, как было пятьдесят лет назад».

Наши сны часто одновременно реалистичны и бредовы. Они не оторваны полностью от жизни: во снах мы бываем собой и встречаем знакомых людей в знакомых местах, но вся эта симуляция реальности тесно переплетается с галлюцинозом. То, как мы видим жизнь и ее иерархии, немногим от этого отличается. Новые левые говорят, что игра захвачена сексистами и сторонниками идеи превосходства белых. Они видят нетерпимость и мракобесие своих оппонентов. Новые правые настаивают, что образованные элиты совершенно перестали о них заботиться. Они упирают на презрение в адрес белых, которым приходится страдать, и заискивание перед меньшинствами. Все это ошибки преувеличения: не все белые – шовинисты, и не все представители образованной элиты с предубеждением относятся к белому рабочему классу. Все игроки заблуждаются по умолчанию, так как не видят, что в каждой из конфликтующих иллюзий есть как поводы к раздору, так и отражение реальности.

28. Притча о коммунизме

Что, если бы мы могли жить без статуса? Создать общество, в котором уже не нужно никого обходить и важно только, как мы сходимся с другими? Горе и несправедливость, возникающие в результате статусных игр, зависть, ярость и чертова усталость – все исчезло бы. Только представьте! Это была бы утопия, рай на земле, последняя, чудесная глава истории человеческого прогресса. Но как бы этого добиться? С чего бы начать? Прежде всего давайте подумаем, что создает существующие барьеры между людьми? Откуда берется неравенство? Все дело в богатстве. Частная собственность – на имущество, товары, землю, предприятия и целые отрасли – на все. Вот с нее и начнем. Частной собственности больше нет. Все должно быть общим. Будем жить и работать сообща. Если мы все будем стараться друг ради друга, а не для себя, то создадим невероятное изобилие, из которого можно будет раздавать материальные блага по потребностям, забыв о корысти. И назовем мы все это коммунизмом.

Считается, что первые намеки на эту идею появились еще в Древней Греции: именно там земля впервые стала товаром, и там же появилось неравенство, связанное с возникшей системой отношений. Платон писал об идеальном государстве, где всем, включая жен и детей, владеют совместно, «частное и личное исключены из жизни, а вещи, по природе своей личные, скажем глаза и руки, становятся общими». Само слово «коммунизм» было изобретено в Париже 1840‑х годов, и означало оно идеальное платоновское равенство, при котором индивидуальное начало устранялось из социальной реальности, а частная собственность объявлялась вне закона. Это слово также подразумевало соответствующую политическую программу и грядущий строй, который бы претворил в реальность мечту о ничем не омраченных связях между людьми.

Именно в этот период, последовавший за началом Промышленной революции, стало особенно заметным резкое неравенство между классами. До этого 80–90 % мировой экономики традиционно приходилось на сельское хозяйство. Но теперь новый класс – промышленники, капиталисты, буржуазия – становился ощутимо богаче, добираясь до роскошной жизни на спинах притесняемых и униженных рабочих. Гнев нарастал, и охвачен им был не только рабочий класс, но и интеллектуалы, которые с негодованием восприняли рост статуса нуворишей. Среди таких мыслителей были Карл Маркс и Фридрих Энгельс, написавшие в 1848 году «Манифест коммунистической партии»: «Коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности»[77].

Авторы верили, что при коммунизме прекратится разделение труда, с которого начались десятки тысяч лет неравенства. Люди больше не будут посвящать себя одной и той же игре профессиональной компетентности: вместо этого они будут переходить от одной задачи к другой. Маркс писал о том, что в коммунистическом мире «общество регулирует все производство и именно поэтому создает для меня возможность делать сегодня одно, а завтра – другое, утром охотиться, после полудня ловить рыбу, вечером заниматься скотоводством, после ужина предаваться