Тайны Пантеона - Марина Суржевская

истовостью безумцев и прикасались с жадностью до смерти голодных. Ощущая его прикосновения и поцелуи на своей коже, я откинула голову, едва сдерживая стон. Ладонями Август обхватил мою талию, приподнял и поцеловал черные строчки у меня под грудью. «Бремя мое несу с радостью, ибо бремя мое есть благо…»

А потом поцеловал грудь, касаясь сквозь ткань. Его губы коснулись соска, и наслаждение – яркое, жгучее, – окатило горячей волной и потащило, потащило прочь от реального мира. Если бы кто-то сказал мне, что я буду пылать от желания в самом неподходящем для этого месте, я бы лишь рассмеялась. А сейчас было наплевать и на яму скверны, и на смертельно опасные вихри, и на инквизиторов, которые могут нарушить обещание… На все наплевать. Мир исчезал и растворялся, и все, чего мы хотели – это стать еще ближе.

В этом и заключалась главная опасность.

Наши поцелуи становились все более греховными.

На миг отстранившись, я посмотрела в его глаза и выдохнула:

– Почему ты не останавливаешься?

– Ты этого хочешь?

Я прикусила губу. Надо остановиться. Надо быть сильнее. Нельзя поддаваться соблазну. Нельзя, нельзя, нельзя! Нельзя. Это опасно. Это табу.

Но все, чего я хотела, – это продолжать.

– Нет. Я не хочу, чтобы ты останавливался.

И даже если мир потом разорвет в клочья, я не пожалею.

– Я тоже. Не хочу останавливаться, – сказал он.

– Ты ранен.

Он молча положил мою руку на свой бок. Там, где был порез, осталась только розовая кожа и корка засохшей крови. Края плоти сошлись и затянулись, регенерация разрушителя оказалась запредельной.

– Черт возьми, Рэй, – прошептала я, глядя в его глаза: темные как самый сладкий грех. – Это был последний повод, чтобы остановиться.

– Я не хочу останавливаться, Кассандра, – повторил он.

В луче света я увидела, какие расширенные у него зрачки, и это показалось невероятным. Как и учащенное дыхание. Как и откровенное желание…

– Даже если это… все изменит?

Не отвечая, он подхватил меня на руки, поднялся и шагнул к кровати, сдвинул покрывало. Положил меня и провел по кружеву и шелковым лентам на моей груди.

– Ты – невероятно красивая, – прошептал он.

– Ты тоже, – не удержалась я. И потянулась к ремню его штанов. – Кажется, это надо снять.

– Да? – хмыкнул Август.

– Думаю, да.

Он посмотрел на мою руку и кивнул. Бледные скулы Августа слегка порозовели.

– Давай я, – потянула край ремня, вытаскивая его из шлевки. Железный язычок застрял и пришлось повозиться. Каждое движение моих рук отзывалось его вздохом. Справившись с пуговицами и молнией, я потянула штаны вниз, зацепив пальцем и белье.

– Необычные ощущения. Это сложнее, чем я думала. – Мужские штаны застряли на бедрах, я тихо выругалась.

Август отвел мои руки и сам разделся, стянув и штаны с бельем, и обувь. А потом повернулся ко мне. Я прикусила губу, медленно скользя взглядом по его телу. По сухому рельефу мышц. По плечам и груди, по следам черной епитимьи, по ребрам с рисунком из засохшей крови. По нервно поджатому животу. По линии темных волос. По бедрам. Свела брови, внимательно изучая особенно важную часть мужского тела.

– Знаешь, Август, хорошо, что те женщины, которые желали тебя, не видели все это.

Он судорожно втянул воздух.

– Потому что увидев, тебя бы похитили и привязали к кровати. Чтобы не выпускать из нее… ну примерно никогда.

– Кассандра…

– Не то чтобы я была специалистом по части мужских достоинств, но знаешь…

– Кассандра!

– Но черт возьми, Август. Нельзя быть настолько идеальным!

Не сдержавшись, он насмешливо фыркнул и рывком пригвоздил меня к кровати.

– Дразнишь меня?

– Может, я жду, когда ты закроешь мой рот.

– Значит, этого ты хочешь?

– Своим языком. Для начала.

Он понимающе очертил абрис моего лица, нежно провел ладонью по шее и груди.

– Я знаю, что ты дразнишь меня, потому что нервничаешь.

– Совсем немного, – прошептала я, и Август снова меня поцеловал.

Мои штаны он стянул на удивление ловко. Развязал шнурки сандалий, окинул взглядом. Ничего не сказал, но то, что я увидела в этом взгляде, могло бы воспламенить и растопить весь ледяной Полярис! Я никогда не видела у Августа такого взгляда, раньше он не позволял себе смотреть с таким откровенным желанием. Его тело и его глаза сейчас были честнее любых слов.

Шелковые ленты моего белья послушно разошлись под мужскими руками. Мы остались совершенно нагими и соприкоснулись уже не только губами – всем телом. Мы целовались как одержимые, растворяясь в ощущениях, позволяя себе то, чего нельзя позволять… Каждый поцелуй, словно клеймо, отпечатывается в душе. И хотелось больше. Больше и больше! Все, что мы сможем получить, прежде чем очнемся. Мы торопились. Руки скользили, желая впитать все ощущения чужой кожи, выпуклостей и впадин, рубцов и шрамов, бархатной гладкости и возбуждающей влажности… Впитать и запомнить все контрасты, все различия, все восхитительные несовпадения наших тел. В этих прикосновениях и поцелуях было так много смысла, так много крика.

Я боюсь за тебя!

Я не могу без тебя!

Я тебя…

Беззвучный крик затихает на зацелованных губах, гаснет невысказанным.

Впереди лишь несколько часов вдвоем, а потом… потом. О том, что будет потом, думать не хотелось. Не тогда, когда реальный мир растворяется в безумии поцелуев. Возможно, это последние часы вместе. И ужас сдавливает горло. Мне хочется вцепиться в плечи Августа, врасти в него, не отпускать, никогда не отпускать!

Я вижу в его глазах отражение своих мыслей и желаний. Не отпускать…

Хочется большего. Я выгибаю спину, подставляясь под его прикосновения, безмолвно умоляя продолжать. Но он и не собирается останавливаться. Он изучает и ласкает мое тело с той же жадностью и страстью, что сейчас горят во мне. Но еще и с нежностью… во мне ее почти нет, и от шелковых ласк Августа я схожу с ума. Оказалось, у меня очень чувствительная кожа шеи. И груди. И коленей. И живота… Каждая часть моего тела оказалась сплошной эрогенной зоной, в руках Августа я плавилась как чертов воск. А еще оказалось, что Август очень горячий. Особенно в некоторых местах. И мне просто дико понравилось его трогать. Изучать, гладить, слегка царапать. Дразнить, пока желание не достигает апогея, а тянуть дальше – невозможно.

Лишь на миг Август отстраняется, смотрит в глаза:

– Не хочу причинять тебе боль…

Я обхватываю его бедра ногами и шепчу-выдыхаю прямо в губы.

– А я хочу, чтобы ты причинил мне эту боль. Больше всего на свете…

Он замирает на миг, а потом начинает двигаться. Короткая горячая боль обжигает внизу. Хотела зажмуриться, чтобы