Мизери - Стивен Кинг

— Вы больше не будете выводить меня из себя, правда?

— Не буду, — прошептал он. Навлекать на себя гнев луны,которая вызывает прилив? Что за чушь! Что за дикая чушь!

— Я люблю вас, — сказала она и поцеловала его в щеку. Ивышла, не оглядываясь, держа ведро так, как мощная деревенская женщина могла быдержать подойник с молоком — слегка отведя в сторону, так, чтобы ни капли непролилось.

А он откинулся на подушку. Во рту и в глотке остался вкусгрязи и пластмассы. Вкус мыла.

Я не буду… не буду… не буду…

Но вскоре эти слова стали отдаляться, и он понял, чтозасыпает. Прошло уже достаточно времени, и лекарство начало действовать. Онпобедил.

На этот раз.

11

Ему приснилось, что его пожирает какая-то птица. Нехорошийсон. Потом раздался выстрел, и он подумал: Да, правильно, так ее! Стреляй!Застрели поскорее эту сволочь!

А затем он проснулся и сразу понял, что Энни Уилкс всеголишь захлопнула дверь черного хода. Вышла, чтобы сделать что-то по хозяйству.Он слышал скрип снега под ее подошвами, когда она проходила мимо окна. На нейбыла эскимосская парка с поднятым капюшоном. При каждом выдохе из-под капюшонавылетало облачко пара. Она не взглянула в его сторону, по-видимому, думая оделах, ожидавших ее в сарае. Ей надо покормить скотину, вычистить стойла, дамало ли какие могут быть у нее дела. Небо уже сделалось темно-багровым — закат.Пять тридцать, а то и шесть часов!

Время отлива еще не настало, и он мог бы еще поспать — ах,как ему хотелось еще поспать! — но нужно было обдумать сложившуюся дикую ситуацию,пока он еще в состоянии более или менее связно мыслить.

Как выяснилось, хуже всего было то, что он не хотел думатьдаже когда мог, хотя и сознавал, что выбраться из этой ситуации невозможно, необдумав ее. Его разум стремился вытолкнуть мысли об этом, в точности какребенок отпихивает тарелку с едой, прекрасно зная, что ему не позволят выйтииз-за стола, пока он не съест все.

Ему не хотелось обдумывать ситуацию, так как даже простонаходиться в ней было невыносимо. Ему не хотелось ничего обдумывать, потому чтостоило все-таки начать думать, как перед ним возникали весьма неприятныекартины: вот лицо женщины делается пустым, вот при виде ее ему на ум приходяткаменные идолы; теперь ко всем этим образам прибавился новый — к его лицуприближается, как стремительно падающая луна, желтое пластмассовое ведро. Еслион будет думать об этом, то тем самым все равно не изменит ситуацию: думать обэтом, возможно, еще хуже, чем не думать вовсе. И все же стоило ему подумать обЭнни Уилкс и о своем собственном положении в ее доме, как именно эти картиныпредставали перед ним и вытесняли все прочие. Его сердце начинало битьсячересчур быстро, конечно, от страха, но отчасти и от стыда. Он мысленно видел,как его губы тянутся к краю ведра, видел мыльную пленку на поверхности грязнойводы, видел плавающую в ведре тряпку, он видел все это и тем не менее безвсяких колебаний сделал глоток этой воды. Никогда и никому он об этом нерасскажет (если предположить, что ему удастся отсюда выбраться): может быть, онбудет пытаться лгать самому себе, но он никогда не сможет полностью убедитьсебя, что все происходило иначе.

Но, в каком бы плачевном положении он ни находился (а онсчитал, что его положение крайне плачевно), ему хотелось жить.

Думай же, черт, тебя подери! Господи, неужели, ты настолькобоишься, что не хочешь даже попытаться?

Нет — но почти настолько.

И вдруг ему в голову пришла нелепая злобная мысль: Ей непонравилась новая книга, потому что она слишком тупа, чтобы понять, в чем тамсуть.

Мысль более чем нелепая; в данных обстоятельствах ее мнениео «Быстрых автомобилях» не имело совершенно никакого значения. Но обдумать ееслова — это по крайней мере шаг в новом направлении, а злиться на нее — лучше,чем бояться ее. Поэтому он продолжал думать.

Слишком тупа? Нет. Слишком уперта. Она не просто не желаетперемен, ей противна сама идея перемены!

Да. Пусть она сумасшедшая, но разве ее оценки так ужотличаются от оценок, которые дали этой книге сотни тысяч читателей (надевяносто процентов — читательниц) во всей стране, с нетерпением дожидавшихсяочередной пятисотстраничной порции приключений юной сироты, вышедшей замуж запэра Англии? Вовсе нет. Всем им нужна Мизери, Мизери и еще раз Мизери. Каждыйраз, когда он год или два занимался другой книгой (по его собственномуопределению, «серьезной» работой), уверенность в успехе сменялась надеждой науспех, и наконец приходило горькое разочарование, а тем временем женщины,многие из которых подписывались как «ваша самая большая поклонница», засыпалиего гневными письмами. В одних письмах сквозило смущение (и эти письмапочему-то ранили писателя сильнее всего), в других было полно упреков, а то ипрямого недовольства, но смысл всегда был один и тот же: Мы не этого ждали, мыне этого хотели. Пожалуйста, вернитесь к Мизери. Мы желаем знать, что делаетМизери. Он мог написать новую «Тэсс из рода д'Эрбервиллей»[5] или «Шум иярость»;[6] это не изменило бы положения. Они все равно жаждали бы Мизери,Мизери, Мизери.

Тяжело следить за сюжетом. Он не так интересен… А сколькогрубости!

Гнев стал опять вскипать в нем. Гнев на ее дубовую тупость,гнев на то, что она смогла удержать его в своей власти, как узника, поставитьперед выбором — пить грязную воду из ведра или умирать от боли в переломанныхногах, а потом, в довершение всех унижений, найти его самое уязвимое место ираскритиковать его лучшую книгу.

— Черт тебя побери, сука, всех ругательств, вместе взятых,для тебя мало, — сказал он вслух и вдруг почувствовал себя лучше, как будтоснова стал самим собой; правда, он знал при этом, как убог и бесполезен егобунт — она все равно в сарае, она его не слышит, а час отлива не наступил, иобломанные столбы еще скрыты под водой. И все же…

Он вспомнил, как она пришла к нему с таблетками, шантажируяего, чтобы получить разрешение прочесть «Быстрые автомобили». Он почувствовал,что щеки заливает краска стыда и унижения, но теперь к этим чувствампримешивался неподдельный гнев: маленькая искра полыхнула неярким языкомпламени. Никогда в жизни никому он не показывал рукопись, не выправленную имсамим и не перепечатанную. Никогда. Даже Брайсу, своему агенту. Никогда. Да чтоговорить, он даже…

На мгновение мысли оборвались. До него донеслось отдаленноекоровье мычание.

Да что говорить, он даже копий не делал, пока не был готовбеловой вариант.