Вишневая - Линн Берг

пяток горел и стенал в мольбах о пощаде. Сжалился Миронов лишь тогда, когда колени Есени начали подгибаться как бы сами собой, окончательно выходя из-под контроля. После такой нагрузки требовалось минимум полчаса растяжки, чтобы минимизировать риск развития крепатуры.

Дождавшись, когда Зубков отлучится в тренерскую и оставит группу на попечение самим себе, одна из приблудышей откололась от основной массы и тихо прошелестела к Миронову. Длинные русые волосы, заплетенные в тугую косу, стегали спину девчонки на каждом неосторожном шагу. Есеня, растягивая приводящие мышцы, затаилась у шведской стенки. Диалога она не слышала, только видела, как беззвучно открывался Данин рот в ответ на реплики, и то и дело его губ касалась вежливая улыбка.

— Зачем она приходила? — бестактно встряла Есеня, едва девчонка, по виду довольная результатом переговоров, прибилась обратно к своей группе и начала возбужденно рассказывать что-то своим товарищам.

— Заинтригована? — усмехнулся Миронов, складывая руки на груди.

— Ни сколько.

— Ну как скажешь.

Конечно, она была заинтригована, что за идиотский вопрос! Группа Зубкова бесила ее одним фактом своего существования. Она слышала в редкие моменты, пробегая мимо на разминках, как те обсуждали ее, видела эти оценивающие взгляды, чувствовала осуждение кожей. Ей важно было знать, какого черта понадобилось девчонке Зубкова от Миронова. Поджав губы в раздражении и чуть склонив голову на бок, Есеня нетерпеливо ждала, когда Даня наиграется в издевки и сподобится ответить. Так оно и произошло:

— Хотела по-тихому перевестись ко мне на занятия.

Наружу едва не вырвался издевательский смех:

— Что, Зубков настолько невыносим?

Даня пожал плечами. Ему было все равно.

— Ты же отказал?

— Я обещал подумать.

Подумать — это не категорический отказ, но и не полноценное согласие. Пятьдесят на пятьдесят. Раздражение от этих слов с нее не спало, но хотя бы на короткий миг поутихло. Она с тихим вздохом осела на скамейку и спрятала лицо в ладонях. Вновь накатывала усталость. В последнее время она стала синдромом, лекарства от которого не было. Тело пронизывали насквозь невидимые нити обязательств, натягивая ручки и ножки тряпичной куклы Есени, чтобы каждый мог за них подергать. Вишневецкая оправданно чувствовала, что близка к своему апогею: протерпит днем больше, взорвется и улетит на собственном топливе на околоземную орбиту.

Еще ближе к состоянию предполетной подготовки ее подтолкнул Даня, выдыхая внезапно:

— Придется убрать сладкое из рациона. Лишний вес снижает скорость.

Есеня ощущала себя ни в чем неповинной мухой, мирно потирающей лапки сидя на подоконнике, которую неслабо так приложили мухобойкой. Один отточенный удар и от нее не осталось ничего кроме мокрого пятна и пары крылышек.

— Да как ты смеешь, я не толстая! — она готова была броситься на него в ярости, если Миронов не прекратит издеваться.

— Я и не говорил, что ты толстая, я сказал, что ты медленная, — беззаботно отвесил Даня, не поднимая на нее глаз.

В зале своим чередом шли занятия, храм высотой в два этажа с неизменным запахом резины и старой краски радушно размещал под высокими сводами всех, кто желал приобщиться к здоровому образу жизни. Неудобный факт для Есени — в пустом зале убийство совершить было бы проще.

— Тебя на замерах уделала первокурсница из стана Зубкова, — он это констатировал без эмоций в голосе, напрасно строя вид, что этим до глубины души озадачен. — Это никуда не годится.

Владимир Семенович едва не светился ярче прожектора на тех замерах, словно самолично обогнал Есеню на финише. От него она тогда не удостоилась даже оскорблений, хватило только надменного взгляда и раздражающего до последней фибры души цоканья. В унисон с ним зацокала и его беговая свора, тихо переговариваясь за спиной Вишневецкой.

— Ну. может она пусть тебе подиум и завоевывает?

Она удостоилась мимолетного взора Миронова, в котором красноречиво читался отрицательный ответ. Он и сам был не в восторге от команды и, в частности, от самого Зубкова, но вслух этот никак не комментировал. Есеня не знала, откуда в нем столько рвения доказывать кому-то, что в ней есть потенциал и его вполне реально из нее выжать. Разумеется, романтизировать это Вишневецкая не собиралась, ведь прекрасно осознавала, что больше Даня пытается что-то упорно доказать самому себе, а она лишь удобная возможность для достижения личных целей.

Не то чтобы ее это хоть в малой степени ранило или надрывало душу, но ощущать себя вещью пригодной для использования удовольствия было мало. Она и до этого не питала иллюзий по поводу их совместных тренировок, но теперь все стало казаться чуть более простым для понимания.

— Ох, как же ты бесишься, когда не можешь в чем-то преуспеть.

Его слова ножом прилетели в спину, прорывая сквозь ребра путь к живым тканям. Есеня, оторопев, замерла на месте, не зная, какой ответ на такое идиотское утверждение будет считаться адекватным.

— А ты сам с чего завелся-то? — разводя руки в сторону, поинтересовалась Сеня.

Ее одолело то самое чувство, когда сердце проваливается в пятки и стучит там громко и требовательно, тщетно стараясь отвлечь от раздражителя внимание. С лица Есени медленно сползла краска, когда Даня в три размашистых шага сократил между ними расстояние и навис над ней всем своим немаленьким существом, выдыхая приторно-спокойное:

— У нас соревнования в эти выходные, а я не уверен, что ты даже круг потянешь.

— Боишься себе репутацию испортить? — прозвучало это резче, чем она рассчитывала. Видимо, десятки часов, проведенных в зале с ним наедине, развязали язык.

— При чем тут я? — не сбавляя тона, перехватил Миронов. — Ты же сама себя подставляешь. Я свое в соревнованиях уже отучаствовал.

Весь месяц каждый божий день они виделись с Даней на пробежках в шесть утра, а затем встречались после пар для полноценной тренировки, и такая блажь как отдых была недоступна Есене даже по выходным. А теперь по мере приближения соревнований он намеревался вмешаться еще и в ее рацион, лишая последних радостей в жизни — булок и шоколада. Эта сатанинская потребность выжимать из нее максимум на Есене сказалась только животной усталостью и желанием подвесить себя в один прекрасный день на канате.

— Так что избавляйся уже от своих запасов в рюкзаке, — пригрозил Даня, — и маме своей передай, чтобы не подкармливала.

Последней фразой он поставил жирную точку в их диалоге, не желая разводить полемику на пустом месте. Миронов вообще во всех своих приказах был непреклонен и никаких компромиссов не терпел — либо, как он сказал, либо никак. Есене же, в которой матерью природой стальной стержень был заложен ржавый и тонкий, оставалось только безропотно ему подчиняться, изредка находя в