Вишневая - Линн Берг

— Вот это я уважаю. Сказал — сделал. Настоящий мужик!

Между ними воцарилась уютная тишина, нарушаемая лишь бестолковым жужжанием толпы на стадионе. Вишневая уже по традиции выдохлась на пятом круге и перешла на неторопливый шаг, стирая со лба проступившую от усердия испарину. Чего в ней было не отнять, так это стремления выжимать из себя все по максимуму, пока совсем плохо не станет. И хоть Даня подобного не одобрял и выступал за умеренность в любом деле, сегодня останавливать ее он не собирался.

— Слушай, тут мы по-тихому притаранили пару бутылок, — шепнул Леха заговорщицким тоном, — приезд отметить. Ты как, с нами?

Даня в ответ натянуто улыбнулся, потирая кулаки.

— Рад бы, но завтра старты в десять.

— Ой, блин, это мне говорит человек, который перед чемпионатом "Джека" с текилой мешал. Да ладно, брось, там же хорошая компания собирается, никаких тебе старперов со свистками.

Наверное, каждого такая ситуация подводила к короткому диалогу со своими шизофреничными вторыми Я, одно из которых подбивало согласиться, а второе — яростно доказать, что ты выше этого и способен избежать соблазна. В спорах обычно верх брала та из сторон, которая толковых аргументов не приводила и советовала только послать все к чертям и забить на последствия.

* * *

Есеня по природе своей была закоренелым домоседом, который отрицал любое другое место для ночлега кроме собственной кровати со знакомым запахом порошка и продавленной подушкой. Организм у нее до того не привычный к смене декораций мог только инстинктивно выталкивать ее прочь из сна и заставлять безжизненной уставшей куклой с ватными конечностями смотреть стеклянными глазами в потолок.

Даня сегодня тренировку завершил на удивление быстро, объясняясь с ней весьма пространственно, а после и вовсе куда-то свалил, оставляя ее на попечение самой себе. Миронов поступил стратегически верно: бежать ей с этой базы все равно было некуда, она и пытаться бы не стала, не настолько смелая.

И если поначалу мысль о полной свободе действий приводила ее в немой восторг, когда же она осталась абсолютно одна среди толпы незнакомцев, единственный вариант для нее был — вернуться в комнату, обнять тетрадь с конспектами и усердно учить, пока глаза от усталости не начали слипаться.

Но организм, как оказалось, та еще тварь, и просто взять и забыться глубоким сном отказывался. Мышцы действовали против воли, напрягаясь всякий раз, стоило ей только закрыть глаза. Дошло почти до абсурда: когда в комнате погас свет, из длинных кружевных теней, отбрасываемых на стены березами за окном, начали складываться совсем уж психоделические образы, отбивающие всякое желание засыпать. Так она и замерла в оцепенении в кровати, закусив от досады губу. Мнительность Вишневецкой не знала границ, одной оставаться ей было строго противопоказано.

Пустая коробка комнаты с бледными стенами и жесткой кроватью неимоверно угнетала ее, напоминая больше карцер, чем комфортабельный номер только что после ремонта. Маше следовало бы с меньшим энтузиазмом нахваливать эту дыру, чтобы ненароком не забросать пыль в глаза несведущих посетителей.

Сердце у Вишневецкой заходилось в страстной чечетке всякий раз, когда в коридоре раздавались чьи-то шаги или шепот опьяненных свободой (или не только свободой) студентов, точно таких же прогульщиков-спортсменов как и она.

Есеня попросту не умела радоваться отсутствию занятий и обязательств, не умела заводить без проблем друзей и вообще она была слишком правильной для того, чтобы в два часа ночи шататься по корпусу и ехидно хихикать в темных углах с новоприобретенными знакомыми. А ведь как эти твари достали елозить где-то рядом за стенкой, мешая спокойно (не)спать. Но финальный аккорд в игре на натянутых струнах нервов поставила короткая дробь чьих-то пальцев по ее двери, заставившая в страхе сорваться с места и врубить свет.

Открывшаяся взору картина, заставила Вишневецкую раскрыть от удивления рот и вцепится в дверной косяк, чтобы устоять на месте от прошибающего запаха алкоголя.

— Твою мать, — коротко констатировала Есеня, — да ты в дрова.

Миронов стоял под дверью на одном честном слове, пошатываясь, словно маятник напольных часов — медленно, монотонно и раздражающе. На нем была смятая футболка и, кажется, следы чьей-то помады, но это было совсем не важно. Важно было лишь то, что ему хватило нетрезвого ума припереться именно к ней — к личной панацее от всех проблем.

— Отнюдь, — отмахнулся Даня, активно мотая головой, — половину себя я контролирую.

В опровержение собственных слов он сделал героический шаг вперед и всей своей немалой массой навалился на плечо Сени, утыкаясь носом в шею.

— Ты вишней пахнешь, Вишневая, — его тихий шепот прошелся по верхнему слою кожи, вызывая непрошенные мурашки.

Ничего возбуждающего в этом, однако, не было. Да и думать приходилось о вещах более приземленных, например, о том, как устоять теперь на ногах. Ей невольно пришлось обхватить Даню руками и навалить его тело на стену. Дверь не с первой попытки удалось закрывать только ногой, удерживая Миронова, а заодно и себя от падения.

— А от тебя разит как от ликеро-водочного завода, — бесцеремонно разрушила всю романтику момента Сеня.

Кажется, не зря организм не желал засыпать. Где-то на подсознательном таилось предчувствие, что что-то непременно пойдет не по плану. Теперь ей и подавно сон не грозил, ведь для Вишневецкой ночь обещала быть бурной.

Глава 5

Пока Даня бессовестно проматывал ночь и утро, уткнувшись носом в подушку, Есеня вертела в голове мысль, что она ему ничем не обязана и помогать вообще-то не должна. И будь проклято ее долбанное воспитание, которое не позволило просто захлопнуть перед его носом дверь. За ночь, проведенную скрючившись на стуле, разъяренная часть Вишневецкой жаждала показаться наружу и устроить скандал. Благо, что верх пока удавалось взять той части, что была слишком измотана для конфликта.

Да и что бы она ему сказала, если бы набралась смелости? Что он пьяное недоразумение, которое не умеет вовремя останавливаться? Что тренер из него так себе? Что пора бы повзрослеть? Она догадывалась, что Даня косвенно все это знал и удивлять его будет уже нечем.

На часах девять минут девятого, за окном на мокрых ветках напевали песни птицы, а Есеню так некстати атаковало резкое желание закрыть глаза и провалиться в объятия Морфея. Лечь рядом с перебравшим тренером не позволяла совесть, а еще некая доля стыдливости по отношению к его оголенному торсу.

Нет, она его не раздевала. Справился своими силами.

Честно говоря, она совсем не ожидала подобного от Дани. Конечно, он не являл собой прообраз святого трезвенника, но