Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона - Никита Василенко

на ипподроме, тело возницы, высоко взлетев, падало под колеса бешено мчавшихся колесниц, превращаясь в кусок мяса, а здесь всадников молча и жадно поглощала темная пучина. Громче всех кричали захлебывавшиеся в воде лошади.

Не менее десятка сарматских конников сгубило черное болото на Перевалке. Убедившись, что спасать уже некого, оставшиеся развернулись и понуро двинулись обратно, суеверно не оглядываясь на место гибели товарищей.

Впрочем, возле самой кромки взбаламученной лихой воды остался один из атакующих. Явно не простой конник. Лучи утреннего солнца осветили блестящие латы. Оттуда солнечные зайчики мигом запрыгнули на щит Константина Германика.

– Трибун, не узнаешь? Это же Атаульф, твой знакомый гот из Ольвии, – сдавленно пробормотал за спиной командира Эллий Аттик.

Теперь уже и Германик, чье зрение периодически ухудшалось после удара по шлему согдийской булавой, рассмотрел неприятеля.

У Атаульфа со зрением было все в порядке. Убедившись, что трибун Галльского легиона его видит, готский офицер вскинул руку в римском приветствии. Затем легко вскочил на коня и ускакал в степь.

Глава ХLI

Легенды Юрьевой горы

Лодия бодро шла уже по течению реки. Иннокентий даже распорядился поставить парус, чтобы дать передых гребцам. Развернули полотнище, которое сразу наполнил свежий ветер. Все повеселели, причины для радости были ясны, как этот день. Готов – отбили, сарматов – проучили, впереди – малость пути до могучего Борисфена, где иногда и берега не видать. Какие уж там засады!

Константин Германик потчевал Цербера остатками молодой свинки, трагически погибшей на хозяйственном дворе Торговища во время землетрясения. Пес ел со вкусом, спокойно, сохраняя собачье достоинство. Надо отдать Церберу должное, он несколько раз негромко гавкнул, призывая хозяина разделить трапезу. Но, увы, кажется, тот не знал толка в сырой свинине. А жаль…

Переступая через завалившихся спать гребцов, к командиру пробрался Хромой Ждан, морщась от запаха немытых тел и дурных газов. Трибун уже знал, что по утрам Ждан долго моется в проточной воде, тщательно бреется, затем аккуратно, глядя в маленькое серебряное зеркальце, расчесывает длинные усы. Видать, сказывались старые привычки придворного охотника, проводившего часть жизни все-таки не в лесу, а в княжьих палатах.

Справедливости ради надо было признать и то, что Ждан действительно обладал незаурядными способностями и личным мужеством, коль сумел с поломанной ногой добраться в морозную зиму к людскому жилью.

Римлянин симпатизировал этому анту и поэтому встретил Ждана приветливо:

– С чем пришел?

Ждан как всегда ответил с усмешкой:

– Да я никуда и не уходил, офицер. Куда ж денешься с корбиты?

Германик скупо улыбнулся, задумчиво посмотрев на проплывавший за бортом правый берег. Был он по-прежнему заболочен, но уже значительно меньше, значительно. А левый так вообще «высох». Классическая степь с дубовыми перелесками.

– Левый берег – несколько выше, – объяснил охотник. – Но ты не беспокойся, командир. Дальше снова начнутся сплошные болота, что тянутся вдоль Домны до самого Борисфена.

– Где это «дальше»?» – уточнил трибун, слегка поморщившись. Конечно же, Ждан, при всем уважении к нему как знатоку местных нравов и обычаев, все-таки не был полноценным мужчиной, коль не служил в легионах. Отсюда чисто гражданские словечки и понятия. «Дальше», к примеру. Сколько дней пути, какие преграды? Обо всем же надо докладывать, если уже отрываешь офицера от важного дела.

Что это за «важное дело», Германик для себя не уточнил, просто сунул Церберу последний кусок свинины и вытер руки платком, что услужливо подал, как всегда, ниоткуда возникший Эллий Аттик.

– Нам от силы день пути до большого городища, что стоит на Юрьевой горе, – заявил Ждан. – Оно сильно укреплено, оттуда Бож контролирует торговый путь по Тясмину, что дальше, круто изгибаясь, образует своеобразный остров. И на острове, и по берегам Тясмина множество обжитых мест. Богатые поселения, крепкие частоколы. Но если мы и дальше будем плыть по Тясмину, готы с сарматами нас обязательно выследят.

– Мы же раньше выбрали путь немноголюдный, – нетерпеливо напомнил трибун Ждану. – Через болота к этой твоей Домне, а там, глядишь, и до Борисфена благополучно доплывем.

– Так-то оно так, – задумчиво молвил тот, поглаживая длинные усы. – Но я – охотник. И привык, заметь, предугадывать все действия своей дичи. Куда побежит, где спрячется, где схоронится. Сейчас дичь – мы с тобой. Наш охотник – опытен. Другой на его месте наверняка поджидал бы нас именно на проверенном поколениями купцов речном пути по Тясмину. Но противник проницателен и, самое главное, знает, что и мы хитры. Значит, будет искать и выберет, кстати, свой способ охоты, неведомый нам. Это меня беспокоит, командир.

Перед глазами Германика в этот момент возникла фигура Атаульфа, отдавшему ему честь на краю водной ямы. Действительно, ни в мужестве, ни в сообразительности готу не откажешь. Он устроил антам бойню на Мертвоводе, а то, что временные союзники-сарматы попались в ловушку, не его вина. Всего не учтешь. «Однако почему Атаульф так упорно меня преследует?!»

– Что ты предлагаешь? – коротко спросил трибун Ждана, одновременно поворачиваясь к Иннокентию, чтобы привлечь того к разговору.

– Не стоит звать Иннокентия, – посоветовал Хромой Ждан. – Корбита идет под парусом, необходима твердая рука кормчего. Тем более что сейчас он делает все возможное для успешного завершения нашего перехода. Мне представляется, что мы должны переиграть нашего охотника. Поясню. Мы, то есть ты, как командир, должен действовать хаотично, без плана. Как тот одинокий волк, который, в отличие от всей стаи, бежит прямо на огонь. Пусть обожжет шкуру, но останется цел, не то что другие, которые погибнут под стрелами охотников в «безопасном» проходе.

– Что ж, насколько я понял, ты предлагаешь действовать по обстоятельствам, – подытожил Германик. – Для меня это привычно, на войне чаще всего никакие планы никогда до конца в жизнь не воплощаются. Господствует случайность.

Хромой Ждан с достоинством склонил голову в знак согласия и уже собирался перебраться на нос корабля, чтобы заменить Маломужа, но трибун его остановил:

– Наш медведь без тебя с рекой разберется. Видишь, как русло расширилось? Кажется, ни топляки, ни мертвяки нам пока не угрожают. Посиди со мной, расскажи о Юрьевой горе и той новой реке, по которой нам доведется проплыть. Домна, так кажется? Странное название. Звучное, но странное. Что оно, кстати, означает?

Ждан неожиданно захихикал. Ему самому было неловко: по всему выходило так, что он насмехается над римлянином. Но он не мог остановиться и продолжал тихо смеяться.

Трибун с недоумением посмотрел на него и недовольно произнес:

– Не вижу причин для смеха. Что я такого сказал?

Охотник наконец успокоился.

– Прости, трибун.