Башня Ласточки - Анджей Сапковский

Снаружи уже опускались сумерки, коридоры Энсенады былитемны. Дорогу, по которой Дийкстра шел за молчаливым мажордомом, освещал редкийряд светильников в руках лакеев, расставленных вдоль коридоров. А перед дверьмикомнаты, в которую его провел мажордом, по стойке «смирно» стояли гвардейцы салебардами, такие прямые и неподвижные, словно им в зады воткнулидополнительные ратовища. Лакеи со светильниками стояли здесь погуще, светпрямо-таки резал глаза. Дийкстра несколько удивился помпе, с которой еговстречали.

Войдя в комнату, он мгновенно перестал удивляться. И низкопоклонился.

– Приветствую тебя, Дийкстра, – сказал ЭстерадТиссен, король Ковира, Повисса, Нарока, Вельгада и Тальгара. – Не стой вдверях, изволь подойти ближе. Отбросим этикет, это аудиенция неофициальная.

– Светлейшая госпожа.

Супруга Эстерада, королева Зулейка, несколько рассеяннымкивком ответила на почтеннейший поклон Дийкстры, ни на мгновение не бросаявязания.

Кроме королевской четы, в огромном покое не было ни души.

– Именно, именно. – Эстерад заметил взгляд. –Поболтаем в четыре, прошу прощения, в шесть глаз. Что-то мне, понимаешь ли,кажется – так будет лучше.

Дийкстра присел на указанном карле напротив Эстерада. Накороле была кармазиновая, отороченная горностаями мантия, на голове, в тонмантии, бархатная шапо. Как все мужчины клана Тиссенидов, он был высок, могучесложен и бандитски красив. Выглядел всегда крепким и здоровым; словно моряк,только что вернувшийся с моря, он прямо-таки излучал аромат морской воды исоленого ветра. Как у всех Тиссенидов, точный возраст короля определить былотрудно. Судя по волосам, коже и рукам – местам, наиболее ярко свидетельствующимо возрасте, Эстераду можно было дать сорок пять лет. Дийкстра знал, что королюпятьдесят шесть.

– Зулейка, – наклонился король к жене. –Взгляни на него. Если б ты не знала, что это шпион, ты б поверила?

Королева Зулейка была невысока ростом, скорее полновата,нежели худощава, и симпатично неуклюжа. Одевалась она характерным для женщинтакого типа образом, заключающимся в таком подборе элементов одежды, чтобыникто не мог угадать, что она не собственная бабушка. Такого эффекта Зулейкадостигала свободным, не выделяющимся покроем выдержанных в серо-коричневыхтонах платьев. На волосы надевала унаследованный от предков чепец. Непользовалась никакой косметикой и не носила никаких украшений.

– Хорошая Книга, – проговорила она тихим,мелодичным голоском, – учит нас быть сдержанными в оценке ближних наших. Ибо,говорит она, и вас тоже когда-то оценят. И хорошо бы, если не по внешности.

Эстерад Тиссен одарил супругу теплым взглядом. Повсюду быловедомо, что любил он ее безгранично, любовью, которая за двадцать девять летсупружества нисколько не остыла, а, наоборот, горела все ярче и горячее.Эстерад, как утверждали, ни разу не изменил Зулейке. Дийкстра не очень-то верилв нечто столь неправдоподобное. Он сам трижды пытался подставлять – а точнее,подкладывать – королю эффектных агенток, кандидаток в фаворитки, незаменимыеисточники информации. Ничего не получалось. И все же…

– Не люблю ходить вокруг да около, – сказалкороль, – поэтому сразу же поясню тебе, Дийкстра, почему я решилпоговорить с тобою лично, а не доверять это министрам. Причин тому несколько. Во-первых,я знаю, что ты не прочь подкупать людей. В принципе я уверен в своихчиновниках, но к чему подвергать их тяжким испытаниям, вводить в искушение?Какую взятку ты намеревался предложить министру иностранных дел?

– Тысячу новиградских крон, – глазом не моргнувответил шпик. – А если б он заартачился, то дошел бы до полутора.

– Вот за это я тебя и люблю, – после краткогомолчания сказал Эстерад Тиссен. – Кошмарный же ты сукин сын, милостивыйгосударь Дийкстра. Ты напоминаешь мне меня в юности. Гляжу я на тебя и вижусебя в этом возрасте.

Дийкстра поблагодарил поклоном. Он был моложе короля всегона восемь лет. И был уверен, что Эстерад прекрасно это знает.

– Да, кошмарный ты сукин сын, – повторил король,посерьезнев. – Сукин сын. Но порядочный и с хорошими манерами. А этобольшая редкость в наше паршивое время.

Дийкстра снова поклонился.

– Понимаешь, – продолжал Эстерад, – в любомгосударстве найдутся люди, которых можно назвать слепыми фанатиками идеиобщественного согласия. Преданные этой идее, они ради нее готовы на все. Напреступление тоже, поскольку цель, по их мнению, оправдывает средства иизменяет соотношения и значимости понятий. Они не убивают, нет, они спасаютпорядок. Они не истязают, не шантажируют – они обеспечивают интересыгосударства и дерутся за эти интересы. Жизнь единицы, если единица нарушаетдогму установленного порядка, для таких людей шелонга ломаного не стоит. Атого, что общество, которому они служат, состоит именно из единиц, такие людиво внимание не принимают. Такие люди обладают так называемыми широкимивзглядами… а широкие взгляды – это вернейший способ не замечать других людей.

– Никодемус де Боот, – не выдержал Дийкстра.

– Близко, но не точно. – Король Ковирапродемонстрировал алебастрово-белые зубы. – Это Высогота из Корво. Менееизвестный, но тоже хороший этик и философ. Почитай, советую. Возможно, у васосталась еще какая-нибудь его книга, может, не все спалили? Но к делу, к делу.Ты, Дийкстра, тоже без зазрения совести пользуешься интригами, подкупами,шантажом и пытками. Ты и глазом не моргнешь, посылая кого-либо на смерть илиприказывая убить тайно. То, что все это ты творишь, исходя из благакоролевства, которому служишь, не оправдывает тебя и не делает в моих глазахболее симпатичным. Отнюдь. Знай об этом.

Шпион кивнул в знак того, что знает.

– Однако ты, – продолжал Эстерад, –представляешь собою, как уже сказано, сукина сына благородного характера. Ипоэтому я тебя люблю и уважаю, поэтому даю тебе приватную аудиенцию. Потому чтоты, Дийкстра, имея к тому миллион возможностей, ни разу в жизни не сделалничего для себя лично и не украл из государственной казны. Даже полшелонга.Зулейка, взгляни! Он покраснел или мне только показалось?

Королева подняла глаза, не отрываясь от вязанья.

– По скромности их познаете правоту их, –процитировала она стих из Хорошей Книги, хоть не могла не видеть, что на лицешпиона не проступило даже следа румянца.