Башня Ласточки - Анджей Сапковский

На спускающихся к самой воде ступенях дворца Энсенада,монаршей зимней резиденции, единственного здания с широким фасадом, их ужеожидали торжественный караул и королевская чета: Гедовиус, властитель Ковира, иего супруга, Гемма. Чета приветствовала прибывших учтиво и с достоинством. И…нетипично. «Дорогой дядюшка», – обратился Гедовиус к Радовиду. «Милыйдедушка», – улыбнулась Бенде Гемма. Как-никак Гедовиус был Тройденидом,Гемма же, как оказалось, вела свой род от сбежавшей в Каэдвен взбунтовавшейсяАидеены, в жилах которой текла кровь королей из Ард Каррайга.

Подтвержденное родство улучшило настроение и возбудилосимпатии, но переговорам не помогло. В принципе то, что произошло, былоникакими не переговорами. «Дети» кратко изложили, чего они желают. «Деды»выслушали. И подписали документ, который потомки окрестили «Первым ЭксетерскимТрактатом». Чтобы отличить его от заключенных позже. Первый Трактат еще носилназвание, соответствующее первым словам его преамбулы: Mare Liberum Apertum.[19]

Море свободно и открыто. Торговля – свободна. Прибыль –священна. Полюби торговлю и прибыль ближнего своего, как свои собственные.Усложнение кому бы то ни было торговли и получения дохода есть нарушениезаконов природы. А Ковир – ничей не вассал. Он – независимое, самоуправляемое инейтральное королевство.

Никто не ожидал, что Гедовиус и Гемма сделают – просто извежливости – хотя бы минимальную уступку. Нечто такое, что спасло бы честьРадовида и Бенды. Однако они это сделали. Они согласились на то, чтобы РадовидРыжий пожизнено использовал в официальных документах титул короля Ковира иПовисса, а Бенда – пожизненно же – титул короля Каингорна и Маллеоры.

Разумеется, с условием de non preiudicando.[20]

Гедовиус и Гемма царствовали двадцать пять лет; на их сыне,Герарде, оборвалась королевская линия Тройденидов. На ковирский престол взошелЭстериль Тиссен. Основатель дома Тиссенидов.

Соединившиеся вскоре кровными узами почти со всемиостальными династиями мира, короли Ковира неотступно следовали ЭксетерскимТрактатам. Никогда не вмешивались в дела соседей. Никогда не поднимали вопросовсовместного владения – хотя не раз повороты истории приводили к тому, чтоковирский принц имел достаточно оснований считать себя законным наследником престолаРедании, Аэдирна, Каэдвена, Цидариса либо даже Вердэна или Ривии. Никогдамогущественный Ковир не предпринимал территориальных аннексий либо завоеваний,не направлял вооруженных катапультами или баллистами канонерок в чужиетерриториальные воды. Никогда не узурпировал в свою пользу привилегии «правитьморями». Ковиру вполне хватало «Mare Liberum Apertum», моря вольного иоткрытого для торговли. Ковир признавал святость торговли и доходов. В смысле –барыша.

И абсолютного, ненарушаемого нейтралитета!

Дийкстра поднял бобровый воротник плаща, прикрывая шею ответра и секущих капель дождя. Осмотрелся, вырванный из раздумий. Вода в БольшомКанале казалась черной. В слякоти и тумане даже гордость Лан ЭксетераАдмиралтейство походило на казарму. Даже купеческие дома утратили свою обычнуюроскошь – их узкие фасады казались еще уже, чем обычно. «А может, и верно, чертпобери, – подумал Дийкстра, – они стали уже: если король Эстерадповысил налог, хитрецы владельцы могли и заузить дома».

– И давно у вас такая чумная погода, вашепревосходительство? – спросил он, лишь бы прервать нервозную тишину.

– Такая неприятная погода, граф, у нас стоит с серединысентября, – ответил посол. – С новолуния. Зима обещает быть ранней. ВТальгаре уже выпал снег.

– Я думал, – сказал Дийкстра, – что вТальгаре снега вообще никогда не тают.

Посол взглянул на него, будто удостоверяясь, что это шутка,а не проявление невежества.

– В Тальгаре, – решил пошутить и он, – зиманачинается в сентябре, а кончается в мае. Остальные времена года – весна иосень. Есть, правда, еще и лето… обычно оно приходится на первый вторник послеавгустовского новолуния. И длится аж до утра среды.

Дийкстра не засмеялся.

– Но даже там, – насупился посол, – снег вконце октября является событием.

Посол, как и большинство реданской аристократии, терпеть немог Дийкстры. Необходимость принимать архишпиона он рассматривал как личноеоскорбление, а тот факт, что Регентский Совет поручил переговоры с КовиромДийкстре, а не ему, считал смертельной обидой. Его корежило то, что он, деРуйтер, из славнейшей ветви рода де Руйтеров, графов в девяти поколениях,вынужден именовать графом этого хама и парвеню. Но, будучи идеальнымдипломатом, он мастерски скрывал свою неприязнь.

Весла поднимались и мерно опускались, лодка быстро двигаласьпо Каналу. Они как раз миновали небольшой, но весьма изысканный дворец Культурыи Искусства.

– Мы плывем в Энсенаду?

– Да, граф, – подтвердил посол. – Министриностранных дел однозначно дал понять, что желает увидеться с вами тотчас поприбытии, поэтому я сопровождаю вас прямо до Энсенады. Вечером же пришлю кодворцу лодку, поскольку желал бы пригласить вас на ужин…

– Ваше превосходительство соизволит проститьменя, – прервал Дийкстра, – но обязанности не позволяют мневоспользоваться приглашением. У меня масса ждущих решения вопросов, временимало, приходится заниматься делами в ущерб удовольствиям. Поужинаем как-нибудьв другой раз. В более счастливые, более спокойные времена.

Посол поклонился и украдкой облегченно вздохнул.

В Энсенаду они, конечно же, прошли задним входом. ЧемуДийкстра был весьма рад. К парадному входу монаршей резиденции, кизумительному, опирающемуся на стройные колонны фронтону прямо от БольшогоКанала вела широкая, но дьявольски длинная лестница из белого мрамора. Лестница,ведущая к одному из многочисленных задних входов, была несравнимо менееэффектна, но и более доступна для преодоления. Несмотря на это, Дийкстра,шагая, кусал губы и втихую ругался под нос, так, чтобы не слышали эскортирующиеего гвардейцы, лакеи и мажордом.

Во дворце его ожидали новые лестницы и новый подъем.Дийкстра снова выругался вполголоса. Вероятно, влажность, холод и неудобноеположение в лодке привели к тому, что нога в поломанной и магически вылеченнойщиколотке начала напоминать о себе тупой, злостной болью. И сквернымивоспоминаниями. Дийкстра скрежетнул зубами. Он знал, что виновному в егостраданиях ведьмаку тоже поломали кости. И глубоко надеялся, что ведьмака тожедерет, и желал ему от всей души, чтобы драло и рвало как можно дольше и какможно чувствительнее.