Записки у изголовья. Книга 2 - Тан Ци

устроив на ней полный беспорядок. Шэнь Е молча держал в руке белый камень. Слуга торопливо подхватил ночной плащ и растерянно накинул его Аланьжэ на плечи. Она поспешила к дверям. Переступая порог, она повернула голову и сказала:

– Эта партия не в счет. Оставь игру как она есть. Победителя определим в другой раз.

Шэнь Е остановил ее.

– Подожди.

Он встал и сорвал белый цветок с ветки, стоящей в вазе на письменном столе. Затем медленно подошел к Аланьжэ, вынул нефритовую заколку, удерживающую пряди у виска, и прикрепил цветок к ее волосам. Его пальцы на мгновение легонько скользнули по ее волосам, прежде чем он отстранился и сказал:

– Иди.

Три дня спустя у Аланьжэ появилось время вернуться домой. Ничто не изменилось в нем, кроме того, что жреца, который гостил во дворе Ранней весны последние два года, как ей объяснили, недавно снова пригласили в храм-дворец Разветвления дорог.

Старый управляющий вытер холодный пот со лба и доложил, что как раз послал слугу во дворец сообщить ей об уходе жреца, не ведая, что она уже вернулась. Верховный жрец покинул дом совсем недавно и вряд ли ушел далеко. Очевидно, управляющий намекал, что, если принцесса хочет лично попрощаться с господином, она еще может его догнать.

Учитывая статус Аланьжэ, погоня за кем-то не сделала бы ей чести. Старый управляющий волновался, но, к счастью, принцесса смотрела на вещи трезво. Только взгляд ее на мгновение стал рассеянным, затем она распустила завязки плаща, вынула засохший цветок из-за уха и оцепенело села. Подул вечерний ветер, сорвав лепестки и усыпав ими чисто подметенные белые плиты, отчего показалось, что на плитах остались разводы.

Аланьжэ долго смотрела на голый стебелек, потом горько улыбнулась.

– Так той ночью ты подарил мне его на прощание? Я и не поняла.

У каждого нового Сына Неба свои чиновники. Разные правители распределяют власть по-разному. Только власть храм-дворца не зависела от правителей. Даже Сянли Цюэ, когда еще сидел на троне, потратил неимоверное количество усилий, дабы привести к повиновению храм-дворец, лишившийся Верховного жреца. Что уж говорить о только что унаследовавшем трон Сянли Хэ, которому к тому же не на кого было опереться. Именно по этой причине Шэнь Е призвали обратно в храм-дворец Разветвления дорог.

Несмотря на то что сама Фэнцзю была владычицей собственного удела, она не могла понять соображений Сянли Хэ. Сколько она себя помнила, из пяти владык Цинцю сменился только один – она унаследовала трон после тети. И она помнила, что с тех пор, как тетя избавилась от бремени власти, она каждый день была очень счастлива и всегда смотрела на племянницу с сочувствием того, кто сам прошел через это испытание.

Более того, подданные Фэнцзю в Восточной пустоши в большинстве своем не утруждали себя изучением наук и искусств. Больше всего они обожали притвориться простыми людьми и расположиться на рынке с товарами. Если они и спорили, то кто какое место займет. Как заявляли их чиновники, они, бессмертные Цинцю, хоть и стремятся занять в доме и в стране некоторое положение и сосредоточить в руках некоторую власть, как они могут, подобно смертным, позволить власти их ослепить? Хотя бессмертные Девяти небесных сфер тоже любили побороться за власть, они занимались этим оттого, что у них не было никаких стремлений в жизни, они никогда не знали удовольствия от торговли на рынке, и умы их увлекала только придворная борьба. Проще говоря, они просто не умели наслаждаться жизнью. Фэнцзю не знала, верно ли судили ее подданные или нет, но то, что их отношение сберегло ей немало сил, точно не вызывало сомнений.

Воспоминания все сильнее охватывали Фэнцзю, как становятся громче звуки ударов в гонг и барабан, призывающих к бою. Они обрушивались на Фэнцзю, словно водопад, со страшным грохотом низвергавшийся со скалы и, стоило воде удариться о щебень на дне, разлетавшийся ледяными брызгами. Именно так трагедии потрясали небеса с древних времен – внезапно и беспощадно.

Следующее воспоминание было тесно связано со слухом, о котором ей однажды поведал Су Мое.

Как оказалось, слухи не соврали.

В двадцать второй день седьмого месяца года завершилось большое обряжение повелителя неразлучников и положение его в гроб. С наступлением ночи имение принцессы Аланьжэ окружили. Принцессу вывели из дома в железных цепях и под стражей сопроводили во дворец. Ей вменили обвинение в убийстве повелителя.

Делом занимался глава ведомства наказаний – младший брат госпожи Цинхуа, родной дядя Аланьжэ.

Само собой разумелось, что после смерти правителя на трон вступал наследный принц. Однако прежде наследный принц Сянли Хэ не пользовался уважением, и теперь слабый наследник был обречен стать правителем-марионеткой, а вся власть перешла бы в руки госпожи Цинхуа. Все при дворе отлично понимали, что глава ведомства наказаний был доверенным лицом госпожи Цинхуа.

Другими словами, в убийстве правителя Аланьжэ обвинила родная мать, в тюрьму ее бросила родная мать и на смерть всеми правдами и неправдами ее толкала родная мать.

* * *

На седьмой день заключения Аланьжэ госпожа Цинхуа снизошла до того, чтобы ее навестить. Камера была чистой, обстановка – скудной. Постелью служила плотно сбитая куча соломы. У дверей поставили гнилой столик, на его краю тускло светила масляная лампа. Аланьжэ в простых одеждах, оперевшись на край стола, занималась каллиграфией. За дверью камеры стоял тюремщик, присматривающий за жаровней. Как только принцесса исписывала лист, он забирал его и сжигал.

Длинная, до земли, юбка госпожи Цинхуа зашуршала по каменным ступенькам мрачной тюрьмы. Услышав шелест узорчатой ткани, Аланьжэ подняла голову и взглянула на посетителя. Выгнула бровь.

– Раз матушка вспомнила обо мне и пришла навестить, значит, все дела во дворце вы уже надлежащим образом уладили.

Она говорила спокойно, будто они встретились не в тюрьме, а случайно столкнулись в саду за дворцом и решили обменяться приветствиями.

В своем величественном и прекрасном дворцовом облачении, госпожа Цинхуа остановилась в двух шагах от двери камеры. Тюремщик открыл дверь и удалился. Аланьжэ взяла лист законченной каллиграфии и продолжила:

– В тюрьме особо нечем заняться. Сперва я правда не понимала, почему матушка обвинила меня в таком преступлении, но, поразмыслив немного, кажется, поняла некоторые причины.

– Ты всегда была умной, – спокойно сказала госпожа Цинхуа.

На миг она задержала взгляд на лице дочери, затем вынула из рукава запечатанную бумагу и фарфоровый пузырек. Поколебавшись, все же наклонилась и поставила их на гнилой стол.

– Взгляни.

В голосе госпожи Цинхуа не слышалось никаких переживаний, совсем как всякий раз, когда Аланьжэ приходила выразить почтение и слушала