Маятник судьбы - Екатерина Владимировна Глаголева

толку подставляться под пули, не умея стрелять? Проще усвоить начатки знаний о хирургии, чтобы при случае оказать помощь раненым.

Семья Летьер жила у Бертолле уже полтора месяца, хотя сам доктор остался в Суассоне. За это время он прислал лишь одно коротенькое письмецо: он жив, их домик пока цел, письмо Тучкова пригодилось, — но что с ним теперь, когда город снова заняли французы? Жюли каждый день бегала на почту узнать, нет ли весточки от отца, и вот теперь к этим страхам добавились новые.

Площадь перед собором Инвалидов покрылась выложенными в ряд пушками, зарядными ящиками, кучками ядер; на холмах Монмартра устанавливали осадную артиллерию, привезенную из портовых городов, там расхаживали морские офицеры. Крестьяне и рабочие копали траншеи, насыпали брустверы, вбивали в землю рогатки. Батарея за батареей покрывали равнину, уходившую к Сен-Дени.

В воскресенье, двадцать пятого марта, на площади перед Тюильри состоялся парад: кирасирский полк, недавно вернувшийся из Испании, отправлялся на помощь императору. Через два дня к вечеру у разных парижских застав появились раненые, которых отправляли по госпиталям. Город встревожился, зашевелился: бои идут уже совсем близко! При Фер-Шампенуаз русская конница разгромила наши войска! Говорят, что царь, пораженный мужеством французов, послал своего адъютанта к генералу Пакто, предлагая остановить кровопролитие, но выбрал для этой миссии генерала Рапателя — бывшего адъютанта генерала Моро, убитого под Дрезденом. Французской артиллерией командовал родной брат Рапателя, он приказал стрелять картечью, и парламентер погиб…

По бульварам, обнимавшим Париж, снова ехали крестьянские повозки, но уже без песен и цветов. На телегах лежали узлы и корзины, поверх которых сидели дети и старики, сзади были привязаны коровы, женщины погоняли хворостинами овец. Завидев коляску с нарядными дамами, они, точно фурии, выкрикивали оскорбления и проклятия. Издалека доносились глухие раскаты грома, однако небо было чистым и ярко сияло солнце. Пушки?! На стенах домов висели полуоборванные прокламации к парижанам, призывавшие к мужеству и сопротивлению, но толком никто ничего не знал. Где враг? Где император? Уезжать или нет? Одни с полной уверенностью заявляли, что Париж ни за что не сдадут, ведь его обороной руководит сам маршал Мармон; другие с такой же уверенностью утверждали, что император Александр уже ждет на холмах Сены, когда ему привезут ключи от города. Бертолле с утра до вечера бегал по городу, разговаривая со своими знакомыми, а потом делился новостями: Наполеон разбил русских при Сен-Дизье, но он сейчас где-то под Труа, в пятидесяти лье от Парижа, к которому идут полчища русских и пруссаков. Во дворе Тюильри полно крытых фур, императрица с сыном уезжает на Луару, министры тоже пакуют вещи. Бежать уже поздно: говорят, что все дороги перерезаны, ехать опаснее, чем оставаться. На правом берегу готовятся к худшему. Один приятель Бертолле, побывавший на всех войнах за последние десять лет и раненный под Лейпцигом, советовал запастись мукой, рисом, окороками — всем необходимым, чтобы можно было несколько дней не выходить из дома, а когда начнется, потушить все огни, закрыть ставни, запереть двери на засов, заблокировать чем-нибудь калитку — например тачкой с сеном. Пока неприятельские офицеры не наведут порядок, солдаты будут грабить впопыхах, их отпугнет даже самое легкое препятствие…

Ранним утром в пятницу гул стрельбы на северо-востоке оборвал последние сомнения: началось!

Шарль отчеканил своим ломающимся голосом, что он пойдет туда, где стреляют, чтобы помогать по мере сил. Мать молча смотрела на него полными слез глазами, боясь разрыдаться, если выговорит хоть слово, бабушка бормотала молитвы, Жюли, вскочившая с постели, рассеянно приглаживала волосы. Один Бертолле был удивительно спокоен. Он сказал, что прежде нужно позавтракать (им потребуются силы) и собрать необходимые вещи. Все словно пришли в себя и засуетились: прислуга и бабушка возились на кухне, мадам Летьер и Жюли набивали сумку бинтами и корпией, Шарль приносил господину Бертолле разные снадобья из кладовой, а саквояж с ланцетами, щипцами, пилой и трепаном был уже собран.

Кофе пили в молчании, как на поминках. Бабушка завернула мужчинам с собой половину хлеба, головку сыра и кусок ветчины; одну фляжку наполнили водой, другую коньяком. Обнялись. Мадам Летьер поцеловала Шарля в лоб дрожащими губами.

Люди выходили на улицы, прислушивались, переговаривались. По набережным катили кареты, направляясь к Елисейским Полям. Чем дальше на север, тем безлюднее становились улицы; дома с закрытыми ставнями были похожи на боевые корабли с задраенными орудийными портами. По бульварам маршировали отряды в сторону заставы Клиши. Было уже около десяти часов, канонада гремела не смолкая. Навстречу Шарлю и Бертолле попались несколько раненых солдат, ковылявших, опираясь друг на друга. По их словам, бой шел за поселки Пантен и Роменвиль, которые уже несколько раз переходили из рук в руки.

С Монмартра вылетела карета с гербами на дверцах, запряженная четверней, свернула на бульвар и умчалась. Солдаты проводили ее взглядом — кто бы это мог быть? Бертолле догадался, что это был Жозеф Бонапарт, но не стал им этого говорить.

Орудийная пальба как будто стихла — или ослабла, и тотчас послышался скрип колес с перестуком копыт: к заставе Ла-Шапель везли зарядные ящики, а навстречу им тряслись на телегах раненые. Самых тяжелых складывали прямо на землю под деревьями, и телеги возвращались назад. Бертолле и Шарль со своими сумкой и саквояжем подбежали посмотреть, не нужна ли их помощь. Тут же прогуливались дамы со страусовыми перьями в волосах и в платьях с оборками; одна из них вскрикнула, когда Бертолле распорол потемневший от крови рукав, открыв рану с торчавшим из нее обломком кости. Над их головами с воем пронесся снаряд, ударив в дерево; дамы взвизгнули и обратились в бегство.

После полудня звуки стрельбы переместились к югу. Раненые шли теперь большими группами; в амбулансе провезли какого-то генерала. Захваченные с собой бинты и корпия давно вышли, как и коньяк во фляжке, зато на бульварах образовался полевой госпиталь. Армейские хирурги тотчас принялись командовать штатскими помощниками; к прежним шумам добавились мерзкие звуки хирургических пил и сдавленные вопли.

В два часа Бертолле отвел Шарля на площадь с тихо журчавшим фонтаном, чтобы вымыть окровавленные руки и подкрепиться. Мальчик был бледен; при виде ветчины его стошнило. Аптекарь дал ему фляжку с водой, а потом все-таки заставил пожевать хлеба с сыром.

Венсенн, Баньоле, Ле Пре-Сен-Жерве — новые раненые поступали оттуда. Русские и пруссаки подходят все ближе к парижским заставам, несмотря на ядра и картечь, еще немного — и они ворвутся в Париж!

Ворвались! Не выдержав натиска, нацгвардейцы ушли с холма Шомон, бросив там артиллерию.

Около четырех часов пополудни