Маятник судьбы - Екатерина Владимировна Глаголева

нужно смириться и уступить соединенной Европе. Возможно, Ваше Величество сочтет мои рассуждения за слабость, я же считаю, что для таких признаний потребно мужество; настал момент, когда никакие соображения меня не остановят. Я изложу Вам, сир, все свои мысли, предчувствия, впечатления, сомнения. Да поможет это Вашему Величеству принять единственно верное решение для спасения своего трона и Франции".

Как будто Наполеону мало своих собственных предчувствий и сомнений. Твердость, верность! Вот что ему сейчас нужно! Толпа носит на руках победителей и пинает побежденных. Мир должен быть даром сильного, а не подаянием слабому. Император французов никогда не занимался самобичеванием, и пороть себя он тоже никому не позволит.

Мерзавца Моро, сдавшего Суассон без единого выстрела, необходимо арестовать, судить и расстрелять в назидание прочим; мэры городов и префекты департаментов, распространяющие среди жителей пораженческие настроения, отныне считаются изменниками и будут наказаны. Пусть лучше Жозеф займется этим, чем заигрывать с Бернадотом за спиной своего брата. И что это еще за странная фраза: "В Вас есть все, что нужно, чтобы французы забыли, вернее, чтобы они вспомнили все лучшее из правления Людовика XII, Генриха IV и Людовика XIV, если Вы заключите прочный мир с Европой, если Вы послушаетесь своей природной доброты и если, отказавшись от принятого Вами образа и огромных повседневных усилий, вы согласитесь, наконец, заменить необыкновенного человека великим королем"? Что Жозеф хотел этим сказать? Граф д’Артуа уже во Франции, Сен-Жерменское предместье ждет освободителя Бернадота с армией принцев, Талейран послал гонца к императору Александру — вероятно, напомнить о своих прежних услугах и назвать цену за новые. Да-да, у Савари везде есть глаза и уши. Заменить императора королем? О, уж не себя ли Жозеф прочит на его место? По счастью, судьба Франции решается не в квохчущем Сен-Жерменском предместье, а на полях сражений.

— Пишите: "Королю Иосифу, главному наместнику Императора, в Париж. Вчера, 7 марта, я разбил Винцингероде, Ланжерона, Воронцова вместе с остатками Сакена. Я взял у них две тысячи пленных, пушки и гоню их к Лану от Краона. Это была славная битва. Маршал Виктор и генерал Груши получили ранения. У меня семьсот — восемьсот человек ранены или убиты, неприятель потерял от пяти до шести тысяч человек. Мой авангард сейчас у Лана. Направляйте всю почту через Суассон. Сообщите эти известия Макдональду и Удино. Я не получал от вас вестей с 6-го числа. Я чувствую себя хорошо, хотя погода холодная. Обнимаю вас и вашу жену". Постскриптум: опубликуйте разбор этого письма в "Универсальном вестнике", в хронике новостей.

***

Как хорошо дышать морозной свежестью после влажной духоты и смрада пещер! Даже голова кружится. Выбравшись из лаза, по которому нужно было ползти на животе, отталкиваясь локтями и коленками, два паренька привалились спиной к обломанному стволу засохшего дерева. Каждый будет смотреть в свою сторону, а через пару часов их сменят: другим тоже хочется глотнуть чистого воздуха.

"Псст!" Паренек, смотревший на дорогу, подполз к самому краю обрыва, обдирая живот об острые камушки, второй присоединился к нему. Топот копыт слышался справа и слева, вот из тумана показались всадники. Слева русские, справа французы. Остановились. Неужели будут драться? Один из французов медленно выехал вперед, держа в поднятой руке бутылку; за ним следовал его товарищ с ружьем, повернутым дулом вниз. "A votre santé!"[56]Француз выпил прямо из горлышка, отсалютовал и повернул назад. Через минуту вперед выехал русский. Он пил из фляжки. Холод от камней пробирал от живота до самого хребта, оба дозорных покрылись гусиной кожей, но не отводили глаз от дороги. Они вздрогнули, когда два отряда одновременно разрядили ружья в воздух. Удаляющийся стук копыт — и никого.

***

Ночью холмы осыпались блестками бивачных костров, а утром овраги превратились в русла человеческих рек. Отовсюду к Лану стекались войска, затопив сначала предместья, а потом и сам город. Горные склоны ощетинились батареями, по древнему валу вкруг аббатства Святого Винцента, куда раньше ходили гулять в воскресные дни, теперь маршировали полки. Жителям запретили выходить из домов, грозя суровыми карами, город объявили на осадном положении. Из тарабарщины иноземных солдат ничего нельзя было понять, однако в ней часто мелькало слово, отдававшееся громовым эхом: Наполеон! Наполеон! Наполеон! Неужели император уже близко? Каковы его силы? У русских и немцев — не меньше ста тысяч… Что произошло накануне? Император разбил врага? Эта армия не похожа на побежденную… Лан целый месяц был отрезан от мира, в газетах публиковали лишь то, что дозволялось оккупантами, и теперь каждый высказывал вслух свои собственные мысли. Сможет ли император захватить город? Вряд ли… Пусть он лишен укреплений, Лан стоит на горе; нужно карабкаться по крутым склонам, спускаться в глубокие овраги, перебираться через изгороди и болота, с бою занять придорожные поселки, потом предместья… Разве это преграда для храбрых французских солдат? Кто-то видел, как молодые неприятельские офицеры плакали, боясь погибнуть и не вернуться на родину, другие добывали себе городскую одежду, третьи вспоминали Лейпциг… Лейпциг! Его в конце концов оставили. Что будет, если штурм все-таки состоится? Ничего хорошего. Надо прятать еду и ценные вещи. Да, и знающие люди говорили, что на улицах хорошо бы разбросать солому на случай бомбардировки, чтобы осколки снарядов наделали меньше вреда. Солому? Она не загорится? И запастись водой для тушения пожаров. Боже мой, боже мой! Император здесь!

***

Часам к одиннадцати туман рассеялся, и стало видно, что французов совсем не так много, как можно было опасаться. Развалины замка Класи, откуда вся долина перед Ланом открывалась как на ладони, превосходно подошли для устройства батареи; возобновляемые атаки захлебывались под картечным огнем. И все же французы не прекращали попыток, подтянув свою собственную артиллерию. Дома в поселке вспыхивали один за другим; жители беспомощно смотрели с вершины горы Ланискур на то, как гибнет все нажитое отцами и дедами, обрекая на нищету детей и внуков, и уже не знали, кому желать победы.

После полудня по склонам Ланискура спустился большой пехотный отряд, штыками выбив русских за околицу; еще два отряда стрелков явились одновременно с двух сторон, взяв поселок в кольцо и подбираясь к самому замку, который крушила артиллерия. Гром выстрелов, визг картечи, стук рушившихся стен слились в оглушающий грохот, которому не было конца.

Винцингероде передал зрительную трубу Волконскому, но не успел тот поднести ее к глазам, как случайная пуля выбила ее из рук. "Ну не дурак ли я! — подумал Серж, слезая с коня, чтобы подобрать трубу. — Ведь мог бы выехать еще вчера, а теперь