Фея придёт под новый год - Ната Лакомка

Я бесцельно бродила по первому этажу — от прихожей к кухне и обратно, ругала себя, убеждая, что мне нет никакого дела до того, где хозяин проводит ночи, но… продолжала его ждать. Разумеется, я убеждала себя, что всего лишь хочу убедиться, что с господином Тодеу всё в порядке, всё равно моя постель была занята бальным платьем, и мне некуда было лечь, всё равно не спалось… Но это были жалкие отговорки. Я ждала господина Десинда. Вопреки здравому смыслу, вопреки гордости… Просто ждала…

Часы в гостиной пробили шесть, и я отправилась топить печь, как и положено служанке… Но тут на крыльце раздались шаги, и кто-то без стука дернул дверь дважды, пытаясь открыть.

Я забыла и про печь, и про воду, которую полагалось ставить на огонь, и бросилась открывать, даже не спросив, кто пришёл.

За порогом стоял господин Десинд, но стоял как-то странно — оперевшись плечом о косяк, будто не собирался входить. Хозяин был без шапки, в расстегнутой куртке, и весь в снегу…

— Что с вами? — спросила я, разглядывая его удивленно. — Почему не заходите?

Он вздохнул и переступил порог, умудрившись не оторваться от косяка.

— Что с вами? — повторила я.

— А ты почему не спишь? — спросил господин Тодеу, и на меня пахнуло, как из винной бочки.

— Господи, да вы пьяный! — воскликнула я, отталкивая его от входа к стене и запирая двери.

— Есть немного, — признал мой хозяин и снова вздохнул.

— Проводить вас в вашу комнату? — предложила я, пытаясь определить — насколько он пьян, и не понадобится ли мне помощь Эйбела, чтобы затащить хозяина на второй этаж.

— Да я сам в силах, — хмыкнул господин Тодеу. — Не переживай.

Только тут я заметила, что он говорит мне «ты» и озадачилась — как это понимать? Как особое расположение или наоборот?..

Тем временем господин Тодеу оторвался от стены и, не разуваясь, пошел к лестнице. Его здорово штормило, и это было совсем не как в моих головокружительных мечтах. Он едва не упал на четвертом шагу, но успел схватиться за перила

Я бросилась помогать, но хозяин поднял руку, успокаивая меня, а потом приложил палец к губам и сказал:

— Тс-с-с… Главное — не шуми…

— Это вы шумите, — сказала я сердито и взяла его под руку. — Идёмте, провожу вас. А будете сопротивляться — разбужу Эйбела. Пусть вам будет стыдно.

— Стыдно? — усмехнулся он совсем не весело. — Всего-то выпил пару рюмашек… Пост закончился, имею право…

— Конечно, имеете. И замерзнуть где-нибудь в подворотне тоже имеете право! — я поддерживала его, хотя это было бесполезно — если бы он упал, я не смогла бы удержать этого огромного и тяжелого мужчину. — О детях бы подумали!

— Ну всё, всё… понял… — пробормотал он, отстранил меня и пошёл наверх, цепляясь за перила.

Я поднималась рядом с ним, замирая сердцем всякий раз, когда он оступался, но мы благополучно добрались до второго этажа, немного передохнули и побрели дальше по коридору.

— Вы не туда, — я опять подхватила господина Тодеу под руку. — Ваша комната вот здесь.

— Не в комнату… — вздохнул он, потерев лоб. — Там Логан… В кабинет.

— Будете спать в кабинете?

— Лягу на диване…

— Разумно, — признала я, помогая ему добраться до кабинета. — Ребенку совсем незачем дышать винными парами.

— Незачем… — согласился хозяин с такой покорностью, что я смутилась.

Веду себя, как ревнивая жёнушка. А ведь Элизабет Белл в этом доме — всего лишь прислуга. Пусть и укралась на бал, потанцевать до полуночи. А благодаря кому это произошло? Кто был доброй феей-крёстной этой ночи? Вот то-то же. Надо быть благодарной.

— Простите, я не ругаю и не осуждаю вас, — сказала я уже мягче. — Просто волновалась за вас.

Мы были уже на пороге кабинета, но хозяин вдруг остановился и посмотрел на меня. В тусклом свете настенного светильника глаза казались светлыми и прозрачными, как льдинки.

— Волновалась? — хрипло рыкнул господин Тодеу. — Из-за меня?

Ну вот, я почувствовала, что краснею. Незачем было говорить такие вольности…

— Представляешь, как я волновался, когда не нашел тебя в доме мэра? — продолжал господин Тодеу, и я удивлённо посмотрела на него.

Значит, он вовсе не потрясен тем, что я ждала его, что переживала…

Он прислонился к косяку спиной, отказываясь входить в комнату, хотя я тянула его внутрь, чтобы поскорее закрыть двери, пока рычание льва не разбудило детей, или пока не услышала госпожа Бонита и не выскочила в коридор.

— Идёмте же, — шёпотом упрашивала я его. — Заходите, господин Тодеу…

Но он не слушал меня и вдруг заявил:

— Я там чуть не спятил, когда ваша милость усвистали с бала, никому ничего не сказав.

Ваша милость?! Я отпрянула от него, будто он меня ударил. Ваша милость?.. Неужели, меня узнали?.. Неужели…

— Что ты так перепугалась? — он с отвращением потянул шейный платок, распуская узел. — Я хоть и пьяный, но не страшный… Какого чёрта ты ушла одна? Монтроз — это не королевский садик с птичками. Тут очень неравнодушны к хорошеньким служаночкам, которые ходят по улице в гордом одиночестве.

— Не так уж вы и пьяны, — заметила я ледяным тоном, успокоившись после слов про служаночку. — Какую речь произнесли — как по бумажке читали.

— Может, я и пьяный, но не слабоумный, — он избавился, наконец, от шейного платка и швырнул его в кресло, но не добросил, и платок упал на пол. — Почему ты убежала?

— Если помните, так и было задумано, — ответила я, поднимая платок и вешая его на спинку стула. — Чтобы я ушла до полуночи.

— Ты ушла раньше, — упрекнул он меня, добираясь до дивана. — И одна. Почему? Тебя кто-то обидел? Ванесса своей болтовнёй?

— Принесу вам подушку, — сказала я, не желая продолжать этот разговор.

Как будто дело только в Ванессе. Все кругом виноваты, один господин Тодеу — в белом камзоле.

Я была уже возле порога, когда хозяин окликнул меня:

— Не надо подушки. Прошу, подойди.

Какая странная просьба. Я заколебалась, и господин Тодеу сразу это заметил. Значит, я права — не слишком он и пьяный.

— Не бойся, — позвал он. — Просто хочу что-то тебе сказать.

Ещё не легче. Теперь мне стало страшно уже по-настоящему. Как говорят: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. И что мне делать, если сейчас господин Тодеу признается мне в любви?..

От этого сердце сладко задрожало, но сама я тоже задрожала, потому что знала — мне нельзя слушать подобных признаний. Нельзя, потому что это неправильно, потому что я в бегах и должна исчезнуть из этого дома и из этого города весной, и ещё… я могла наделать глупостей. А глупости в мои планы сейчас никак не входили.