Казначей общака - Евгений Сухов

– Он может ждать нас у подъезда, – негромко произнес Шаман, спускаясь по лестнице.

– Ты ранен?

– Ерунда, по касательной прошло.

– Если он нас не убьет сразу, как только мы выйдем, следовательно, он уже испарился, – мрачно пошутил Святой.

На одном из пролетов Святой остановился и, чуть высунувшись, стал наблюдать за окнами. Во многих квартирах окна закрыты и в своем большинстве зашторены. И тут на чердаке он увидел блик оптики. Святой мгновенно отстранился, успев еще заметить крохотную вспышку, и тут же в опасной близости стекло тихонько треснуло, и пуля смачно ударилась в стену.

– Засек, гад, – пожаловался Святой, посмотрев на аккуратную дырочку в стекле, от которой крохотными лучиками расходились во все стороны тонюсенькие трещины. – С противоположного дома бьет, с чердака. Он может пролежать там вечность. Нет смысла дожидаться ментов, в этом случае нам придется объяснять, а какого хрена мы делали в квартире покойного. Ты двор хорошо знаешь?

– Представляю, – не очень уверенно сказал Шаман.

– А я вот даже шаги считал, будто знал, что заварушка начнется. В общем, так, разбегаемся в разные стороны. Метров через десять от подъезда растут тополя. А там уже угол здания, там он нас не достанет.

Жильцы, потихоньку осознавая случившееся, уже столпились у взорванной квартиры, и сверху раздавались их возбужденные голоса.

– Зацепил он меня все-таки, падла, – пожаловался Шаман, показав на окровавленный рукав.

– Пошевели пальцами. – Шаман послушно пошевелил. – Ничего страшного, кожу рассек.

Внизу сильно грохнула дверь, будто прозвучал выстрел, и в следующий момент по лестнице застучала дробь тяжелых каблуков, а истошный, какой-то мальчишеский вопль торжествующе возвестил:

– Ни с места! Руки за голову! Лицом к стене!

На площадке появилось несколько человек в камуфляже. Лиц не разобрать – на голове черные маски с прорезями для глаз.

– Кому сказано, лицом к стене, сука, мозги вышибу! – раздался предостерегающий голос. И, догадавшись, что обращаются именно к нему, Святой послушно развернулся, подняв руки. – Ноги расставь! – рассерженно кричал тот же голос, и, не дожидаясь выполнения, по ногам сильно пнули, заставив их раздвинуться. – Стоять! Дернешься, падла, в холодную отправлю!

В спину Герасиму чувствительно воткнули ствол автомата.

– Не пальни сдуру, за это и ответить можно! – хмуро посоветовал Святой.

Тотчас последовал удар по почкам. Святой невольно ахнул, задохнувшись, и тут же стоявший за спиной быстро и тщательно обыскал его и сообщил:

– Чист!

Топот послышался на верхних этажах, и с той же истеричной ноткой в голосе юношеский фальцет взывал:

– Лицом к стене! Лежать!

Святой невольно улыбнулся, подумав о том, с какой расторопностью столетние бабушки исполняют команду прыщавого юноши.

– Ноги пошире! – требование больше смахивало на сексуальное домогательство.

– Всем на выход! – прозвучал приказ. – Там разберемся, что к чему.

Несомненно, грубоватый баритон принадлежал человеку властному, обтесавшему характер в контакте с личным составом.

И с готовностью под самым ухом Святого прозвучало:

– Есть!

В следующую секунду ему вывернули руку за спину, безжалостно заломили кисть. Невольно он переломился, согнувшись в три погибели. А конвоир, не отпуская руку, подтолкнул его к лестнице. Стараясь не упасть, Герасим заторопился вниз.

– Послушай, я не могу, там снайпер! – взмолился Святой. – Послушай, остановись.

Похоже, омоновец не слышал его и, продолжая выкручивать руку, все настойчивее подгонял к входной двери.

Святой знал, где располагается стрелок, он даже примерно представлял, по какой траектории пройдет пуля. Если омоновец не даст ему распрямиться, то свинец угодит в самое темечко, смешает оба мозговых полушария в единую кашу и торжествующе выйдет на свободу через гортань.

Неприятная будет картина.

Дверь распахнулась, и тут он увидел, что у самого подъезда стоит «воронок» (обыкновенный, в котором обычно перевозят арестантов), загораживая его от смертельного выстрела.

Фургон был открыт. У него стояли двое в камуфляже, в таких же черных масках, со зловещими «кипарисами» в руках.

Святой расхохотался в голос. Омоновцы опешили. Подобная реакция по меньшей мере выглядела странной. Полагалось взывать к милосердию или рыдать в голос, а здесь – смех. Тронутый какой-то, а может быть, большой оригинал. Чего только не увидишь на задержании.

Оцепенело застыл даже державший его омоновец, слегка ослабив хватку. А потом, словно опомнившись, несильно подтолкнул к «воронку» и распорядился:

– Заберите этого хохмача, – и вновь заторопился в полутемный подъезд.

– Анекдот, что ли, какой-то вспомнил? – с подковыркой осведомился один из омоновцев. – Ладно. Потом расскажешь, не время с тобой беседовать, дел полно, – словно бы извинился он.

Настроение Святому не испортил даже сильный толчок в спину. Усевшись на низенькую скамейку, он продолжал хохотать, не в силах остановиться. И только отсмеявшись, понял, что в фургоне он не один. На противоположной скамье, поддерживая руку на весу, сидел Шаман, а рядом ошарашенно таращились еще двое из задержанных.

– Ты чего это, парень? – спросил один из них, тот, что был покрепче, участливо глядя на Святого, словно видел перед собой рехнувшегося. – Того? У тебя с головой нелады?

Тронутый таким вниманием, Святой взглянул на собеседника и произнес:

– Понимаешь, братан, впервые вижу, чтобы менты от пули спасали.

Недоуменно вытаращившись, крепыш наконец улыбнулся:

– Редко, но бывает.

Просидев в одиночке трое суток, Святой понял, что большего зла, чем безызвестность, он не знавал. Ему не предъявляли обвинений, не выводили на допрос к следаку, лишь с интересом наблюдали за ним в глазок, как если бы он был диковинным тропическим животным. «Исследователи! Етит в душу, вашу богу мать!» – выругался Герасим, в очередной раз обнаружив интерес к своей персоне, и перевернулся на другой бок. А не повернуться ли ему к двери задницей? Скоро действительно начнешь ощущать себя некой макакой, показывающей собравшейся публике срамные места.

Интересно, Шаман находится по соседству или уже на воле?

Камера была лунявой, напрочь лишенной дорог. А это все равно что находишься на необитаемом острове. Эх, Пятницу бы сюда!

Трудно было осознавать, что в нескольких метрах от него находятся переполненные камеры и бедолагам приходится спать на шконарях в три смены. А здесь, в хате на троих, он чувствовал себя едва ли не хозяином люкса. Пайку выдавали исправно, как и полагается. Не жирная хавка, не наваристая, но лопать можно, если уж не от голода, то хотя бы от безделья.