Причуды богов - Елена Арсеньева

Юлия почти не слышала. Голос Антоши глухоотдавался в ушах: «Графа в свинцовом гробу повезут в Санкт-Петербург хоронить!»Понятно, почему он был так опечален: внезапно, накануне решительногонаступления, умер командующий всеми российскими армиями! Но Юлия… Юлия-тодумала только об одном, об одном-единственном человеке, а потому…

Зигмунд жив! Слава богу! Господи, пусть онбудет чужим мужем, изменником, развратником, первейшим злодеем в свете, пустьЮлия его больше никогда не увидит! Только пусть он будет жив, а ей довольнобудет знать, что он где-то живет… где-то на земле!

Облегчение, охватившее ее, было почтинеприличным. Она не могла сдержать счастливых слез, а ничего не понявшийДобряков глядел на нее с сочувствием.

– Но как же это случилось? – наконец-тосмогла выговорить Юлия. – Что же произошло?!

– Пожалуйте, сударыня! Граф Толь ждет вас. Онспешит перенести главную квартиру в Пултуск и там готовиться к переправе черезВислу, но желал бы прежде побеседовать с вами, – настойчиво повторилДобряков. – Он вам все объяснит.

* * *

Вот что объяснил Юлии граф Толь.

На 29 и 30 мая готовились праздноватьгодовщину битвы при Кулевче, бывшей во время Турецкой войны 1829 года, в которойучаствовал Дибич и которая открыла победоносное шествие в Андрианополь.Приготовления делались среди хороших предзнаменований: теперь, как и тогда,только что выигранное сражение при Остроленке открывало путь к еще большимуспехам. Однако же дни торжества должны были превратиться в дни печали…

Вечером 28 мая фельдмаршал прошелся по лагерю,с обычной ласкою здороваясь со всеми встречными, поговорил несколько минут столько что приведенными пленными, был весел и доволен, с легкостью вбежал нахолм к дому и в доказательство своей силы отломал от дерева большой сук. Так постранной прихоти судьбы несчастию всегда предшествуют беспечность и радость. Непредчувствуя, что определено ему на следующий день, он возвратился домой.

Он плотно поел и сверх того пил много воды,которую предпочитал всем винам. В десять часов он, подписав несколько бумаг,лег спать, но то был его последний сон; ему суждено было пробудиться только длятого, чтобы перейти ко сну вечному.

В два часа ночи граф Дибич почувствовал себянехорошо; призвав своих людей, он запретил им будить лейб-медика Шлегеля,считая это нездоровье обыкновенным следствием дурного пищеварения, которымпостоянно страдал. Только в четыре часа утра, так как болезнь быстро усилилась,был призван доктор. Каков же оказался испуг почтенного медика, когда он увиделпочитаемого полководца со всеми признаками холеры! Он тотчас принял всепротиводействующие меры: сбросил кровь, приставил пиявки, предписал сильноерастирание, собственными руками тер тело Дибича, сведенное судорогами, иупотребил все обычные в таких случаях лекарства. В семь часов были призваны идругие четыре врача, находившиеся при главной квартире, в числе их прусскийбатальонный лекарь Кох, специально изучавший холеру. Они удостоверились, чтоздесь болезнь была в самой сильнейшей степени.

Несмотря на внутреннее беспокойство,свойственное всем страдающим холерою, командующий сохранил полную память. Когдалейб-медик Шлегель предупредил Дибича, что его болезнь весьма серьезна, он,казалось, был сильно потрясен и с пытливым взглядом спросил доктора, не холерали это. На отрицательный ответ он возразил, верно, предчувствуя свою смерть:«Вы не хотите этого сказать, но я чувствую слишком хорошо, что час мой пробил!»

Он просил графов Толя и Орлова,флигель-адъютанта полка Чевкина и дежурного генерала Обручева, которые один задругим входили в комнату, удалиться, потому что его болезнь заразительна.Обратясь к графу Орлову, только три дня прибывшему из столицы с инспекцией иимевшему возможность видеть победы русского оружия, фельдмаршал сказал: «Вашеприсутствие здесь служит для меня утешением; вы ранее других генералов будетеговорить с государем; сообщите его величеству все, что вы видели, скажите ему,что я охотно умираю, потому что честно исполнял возложенные на меня обязанности,и был наконец так счастлив, что запечатлел своею смертью верность моемугосударю».

Судорожное сведение мускулов, боли в груди и вжелудке сделались столь сильны, что часто заставляли его громко жаловаться идаже иногда вскрикивать; в те минуты, когда боли прекращались, он громко иусердно молился, воскликнув: «Боже мой! Итак, все должно кончиться! Господи! Дабудет воля твоя!»

Силы его начали ослабевать, голос сделалсяневнятным, ум и взоры облеклись смертным туманом. Скоро он скончался.

Граф Толь умолк, и Юлия тоже молчала, отираятихие слезы, подавленная – и в то же время восхищенная картиною сейвеличественной кончины. Она почти не знала Дибича, видела его два или три раза,но ее всегда поражала скрытая печаль в глазах фельдмаршала, не исчезавшая, дажекогда он улыбался. Кто-то сказал ей, что ранняя кончина его достойной иискренне любимой им супруги, случившаяся после блестящего похода через Балканы,поразила Дибича до глубины души. Он сделался бесстрашен до безрассудства, иходили слухи, будто он ищет смерти, чтобы поскорее встретиться с возлюбленнойженою.

– Ну вот теперь и встретился, – невнятно,сквозь слезы пробормотала Юлия.

– Что? – изумился Толь.

– Ничего, – шепнула Юлия. – Дай емуБог царство небесное!

– Дай Бог! – эхом отозвался Толь.

– Я слышала, фельдмаршал будет похоронен вРоссии? – робко спросила Юлия.

– Да, такова была его воля, – кивнулТоль. – Тело по вскрытии будет набальзамировано и отправлено в Петербург,только сердце предадут земле в Пултуске. Эта могила вдохновит солдат, которыебудут знать, что сердцем их командующий с ними.

Юлия всхлипнула, не в силах ничего сказать.Она хотела спросить, зачем новый командующий призвал ее к себе столь неотложно,однако считала неудобным сразу заговорить о себе. Генерал помог ей:

– Вы, графиня, верно, в недоумении, зачем яжелал говорить с вами?

Она кивнула.

– Беда в том, что в кончине командующего естьнечто, непосредственно касающееся вас.

– Как же это может быть?! – изумиласьЮлия.