Пять ловких куниц - Юстина Беднарек

— Крыса, крыса, на подоконнике крыса, — визжала пани Элиза, вскочив на стул, который глухо застонал. Бедный, бедный стул. Разумеется, пани Элиза притворялась. Она не боялась ни мышей, ни крыс, ни тем более куниц. Но решила, что, изобразив испуг, сможет выиграть время, необходимое, чтобы решить, как действовать дальше…

— Сейчас мы с ней разделаемся. — Усач протянул руку к кунице и почти поймал ее за хвост. Зазнайка так перепугалась, что схватила бутылку масла (она же за этим сюда пришла), одним движением протиснула набитый живот через окно и, соскочив вниз, плюхнулась прямо перед Тяпой.

— Попалась, теперь не уйдешь, — торжествующе прорычал пес, оскаливая страшные зубы.

— Посмотрим, — пропищала куница и полезла в сумку за рогаткой. Ловкие лапки попали печеньем точно в Тяпину пасть. Ротвейлер сперва слегка поперхнулся, а потом проглотил лакомство. Он любил вкусно поесть, а потому завилял хвостом, сел и протянул лапу:

— Не будь жадиной, дай еще…

Зазнайка запустила в пса еще одним печеньем и кинулась к калитке. Вдруг что-то большое и ледяное опустилось сверху, и ее окружила кромешная тьма.

— Я накрыл грызуна ведром, — торжествующе объявил Вертихвост со зловещей ухмылкой. Он выглядел так устрашающе, что бедный Тяпа заскулил и убежал, прижав уши, на другой конец сада.

* * *

Две пары горящих глаз видели, как ледяное ведро безжалостно опустилось на ничего не подозревавшую Зазнайку. За сценой наблюдали Эвзебий по прозвищу Эби и пан Бартоломей. О том, что сделал Эби, я скоро расскажу, а пока вернемся к пану Бартоломею. Он все время оставался на своем наблюдательном пункте у окна и отчетливо видел, как маленькая куница сперва пробирается на кухню, как потом оттуда убегает, как обезвреживает огромного страшного пса и, наконец, как безнадежно глупо позволяет Вертихвосту себя поймать. Кулинарный критик почувствовал страшную злость — он не мог допустить, чтобы усатый мерзавец причинил вред этому маленькому существу в блестящей шубке. Не медля ни секунды, он в чем был — то есть в малопривлекательных кальсонах и тапочках в виде тигров — выскочил на улицу. Замешкался, потому что сидевший на елке грач начал каркать, словно его душил приступ смеха, и знавший язык птиц Бартоломей сперва посмотрел на свои тапочки, затем наклонился, поднял с земли шишку и швырнул ее в сторону вредной птицы. Однако ему не хотелось терять время на переодевание, и он неуклюжей походкой направился к дому пани Пешеход. Вертихвост стоял, склонившись над ведром, когда появился пан Бартоломей.

— Будьте любезны, выпустите куницу!

— Это куница? А я думал, крыса!

— Куница, мой дорогой, невинная пушистая зверушка, которая сейчас наверняка умирает от страха.

— Она влезла в кухню пани Элизы… — Вертихвост попытался взглядом найти поддержку хозяйки, но тщетно. Пани Элиза на всякий случай забаррикадировалась в доме и наблюдала сцену из окна.

— Так выпустите ее. Даже если она влезла на кухню, вряд ли причинила большой вред. Неужели у вас нет сердца?!

Но у Вертихвоста, отпетого негодяя, сердца действительно не было. Поэтому, не спуская глаз с пана Бартоломея, он осторожно просунул руку под ведро и схватил за хвост Зазнайку, которая тут же стала вырываться и пищать. На лице Вертихвоста сияла отвратительная садистская улыбка. Он сделал полшага, подвинул носком ботинка слегка шатавшуюся заслонку на ливневом стоке и, не обращая внимания на крик пана Бартоломея, бросил туда несчастную куницу. В последний момент Зазнайка успела больно укусить его за палец, но ей это не слишком помогло.

— Мерзавец! — прорычал пан Бартоломей и кинулся с кулаками на Вертихвоста. — Как ты мог так поступить с этим очаровательным зверьком?

Но преступник применил ловкий прием, и кулинарный критик растянулся на земле. Усач схватил лежавшую на газоне палку, с которой обычно играл Тяпа, и уже приготовился замахнуться, когда из дома выбежала пани Элиза.

— Это уж слишком! — сказала она ледяным тоном. — Вы же не собираетесь устроить драку? Немедленно покиньте мой участок, или я вызову полицию!

— Наш разговор не закончен, имейте в виду. — Вертихвост пытался разгладить костюм.

— Закончен, то есть я его закончила. Убирайтесь!

Усач скривился, а потом прошипел сквозь зубы:

— Если вы не дадите мне то, за чем я пришел, весь мир узнает ваш секретик!

Женщина побледнела. Больше всего на свете она заботилась о своей анонимности. Если бы журналисты пронюхали, что Миранда Тефтель и Элиза Пешеход — один человек, ее жизнь превратилась бы в кошмар. Интервью, пресс-конференции, вспышки фотоаппаратов, приглашения на телевидение, предложения стать членом жюри в кулинарном шоу — все обрушилось бы на нее, как дождь из лягушек, пауков и тараканов, она больше не смогла бы приятно проводить время за примеркой туфель на шпильках и с красными подошвами. Она решила, что нужно потянуть время еще.

— Позвоните мне завтра, — сказала она. — А сейчас — на выход!

Вертихвост криво усмехнулся, бросил насмешливый взгляд на пана Бартоломея и сел в свой «астон-мартин». Завел двигатель — точнее, попытался это сделать. Машина сперва захрипела, а потом из-под капота вырвалось облако дыма.

— Что за… — Усач выбрался из машины и заглянул под капот. Его взгляд упал на тлеющий комок проводов. Если бы он присмотрелся внимательнее, то наверняка заметил бы следы острых зубок. Эби еле успел протиснуться под двигателем и скрыться между колес машины, держа во рту кусок выгрызенного провода. Вертихвост изверг поток проклятий, потом достал телефон, чтобы вызвать помощь, и удалился, в силу обстоятельств, пешком.

Когда через полчаса подъехал желтый эвакуатор, чтобы забрать «астон-мартин», машина была покрыта отвратительной липкой белой массой, так что ее с трудом можно было узнать.

— Черт подери, это еще что такое. — Механик, который неосмотрительно дотронулся до кузова, с отвращением вытер руку о комбинезон.

— Понятия не имею, но добавим клиенту в счет мойку, — передернул плечами другой. — Пока машину хорошенько не отмоют, я к ней не прикоснусь.

Когда они уехали, пан Бартоломей, уже в брюках и нормальных ботинках, высунулся в окно и кивнул в сторону сидевшего на высоковольтном проводе грача, будто за что-то благодарил.

— Кар-кар-кар, — ответил Эдвард и взлетел, а вслед за ним — три тысячи пятьсот двадцать восемь других грачей, сидевших на деревьях леса Линде. Каждый из них пару минут назад оставил на машине Вертихвоста большую белую кляксу.

* * *

Прот Евстахий уплетал салат из листьев молодого одуванчика и черемши с каплей сока черной бузины и семенами подсолнечника, тщательно очищенными пани Патрицией, когда в укрытие под листом лопуха ворвался запыхавшийся