В стране ваи-ваи - Николас Гэппи

искривленных малорослых деревьев. Здесь же, на какой-нибудь метр выше, мы оказались в типичном для этого края высокоствольном лесу: он напоминал, на первый взгляд, влажные леса Акараи, но обладал некоторыми особенностями, которые Иона и я скоро обнаружили. Крупные деревья были ветвистее, их кроны, простирающиеся на высоте примерно тридцати метров, были реже и пропускали больше света, чаще встречались эпифиты, гуще рос подлесок. Видов было меньше, и мы встретили много старых знакомых; впрочем, некоторые виды — время не позволяло нам взять образцы — оказались совершенно новыми для нас. На каждом шагу попадались балатовые деревья: шершавые черноствольные гиганты с розовой древесиной, обильно источающей белый сок. Все они носили следы работы сборщиков; зарубки поднимались порой на высоту до двадцати метров. Немало деревьев гибло от хищнического способа эксплуатации: чтобы получить сразу побольше балаты, сборщики делали надрезы вокруг всего ствола.

Но о самом существенном различии между здешними и акарайскими лесами мы могли лишь догадываться. Сравнивая местный лес с другими, сходными с ним по общему виду, характеру рельефа и структуре, мы пришли к выводу, что — если рассматривать его в целом, — цветение и плодоношение не длятся тут круглый год, а приурочены к сезонам; поэтому предварительно я отнес этот лес не к влажным, а к вечнозеленым сезонным.

Густой подлесок кишел клещами. Тут были и здоровенные твари, сыпавшиеся на нас с листьев, и маленькие, величиной с булавочную головку, которые целыми полчищами усеивали незащищенные участки кожи. Но хуже всех были краснотелки (Trombidiidae), едва различимые простым глазом и напоминавшие крохотных красных паучков: они незаметно забирались под одежду и впивались в кожу. Через несколько часов меня опоясала воспаленная полоса, все тело было испещрено розовыми волдырями, и я непрестанно чесался.

После Аишер-вау («река Ядовитой лианы»), сильно обмелевшего каменистого притока Кассикаитю, нам стали встречаться участки производного леса давнего происхождения — следы расчисток даураи и аторадов. Низины занимали пересохшие болота, покрытые коркой ила и осыпавшимися листьями эвтерпы, гладкими и сухими сверху, прелыми и сырыми с нижней стороны. У одного такого болота, под названием Юру-люд («Дорога пальм ите́»), где сохранилась лужица зеленоватой воды, мы вечером разбили лагерь. Кожа моя горела и мучительно чесалась, но я не мог ничего поделать и приготовился к бессонной ночи.

За каких-нибудь три часа на протяжении десяти с небольшим километров окружающий нас ландшафт совершенно преобразился. Покинув угрюмые воды Кассикаитю с ее мрачными скалами, мы вошли в темный, пыльный, тоскливый лес, но он чуть не с каждым шагом менялся, и теперь мы явно находились в преддвериях саванн. После многих недель лесного плена это казалось почти невероятным.

Слабые лучи света проникли в густой мрак; голос Тэннера разогнал мою дремоту, я встал и оделся. Как только тропа стала различимой, мы тронулись в путь — длинная колонна загадочных бесформенных существ. Птичий гам наполнял лес. На дереве возле тропы сидели семь или восемь туканов, громко стуча клювами; над самой головой — мы проходили участок вторичного леса, где деревья были не выше пятнадцати метров, — скрипели крыльями маруди. За несколько минут Сирил подстрелил трех жирных гокко. Отделившись от черных силуэтов листьев вверху, тяжелые птицы гулко шлепались о землю. У одного гокко я обнаружил возле правого глаза алое пятнышко: клещи!..

Быстро светало, начался новый день, полный кипучей жизни. Кругом простирался неведомый край, изобилующий живностью и совсем не похожий на пустынные Акараи.

Время от времени еще попадались участки высокого леса с множеством бразильских орехов. Безил рассказал, что дальше на запад, где равнина огибает северную оконечность Акараи и подступает к Бразилии, их еще больше. Нам встретились и светло-коричневые пески — очевидно, следы Белопесчаного моря. Реки на нашем пути почти все пересохли. Самая большая, Мабу-вау («Медовая река») превратилась в цепочку разделенных песчаными барьерами прозрачных водоемов. В них еще сохранилась рыба, а по краям, в небольших углублениях, лежали гроздья лягушачьей икры.

Часам к двум Безил и я, уйдя далеко вперед, завершили двадцатисемикилометровый переход ка берегу Ишкишивау («река Креветок»), мрачного потока, окаймленного крутыми глинистыми берегами. Я искупался; вода освежила мою зачумленную кожу. Проглянуло солнце — позолотило серую глину, оживило пыльную зелень и родило в воде красноватый отсвет, в котором я увидел двух неподвижно замерших полосатых рыб.

В Шиуру-тирир кое-кого из нас покусали вампиры; здесь же, ближе к скотоводческим районам, летучих мышей стало особенно много, и прошлой ночью они напали на Безила, Сирила и Станислава. Безил помог мне подвесить гамак между двумя деревьями и тщательно накрыл меня накомарником, так чтобы ни один палец не торчал наружу.

— Пусть всю ночь фонарь горит, — заметил он. — Хотя если они очень голодные, то и это их не отгонит.

У корней одного из деревьев, к которым был привязан гамак, я еще раньше заметил копошащуюся серовато-зеленую массу — сотни маленьких волосатых гусениц. Поскольку они в общем-то находились в покое, я тут же забыл о них. А ложась, обнаружил, что гусеницы, хотя они по-прежнему казались неподвижными, уже поднялись по стволу на два с половиной метра. Утром вся масса опять копошилась у корней, но, поглядев вверх — дерево было высотой около десяти метров, — я обнаружил, что ветви, еще вчера покрытые густой листвой, совершенно голы. Когда мы собрались выступать дальше, невинные на вид «червячки» были на полпути к другому дереву.

Среди поросли на многочисленных заброшенных расчистках попадалась южноамериканская разновидность дерева путешественников[104] — огромная, причудливого вида трава, от короткого тонкого стебля которой поднимается на шесть-семь метров плоский веер разделяющихся на доли листьев. Пурпурно-оранжевые прицветники на огромных цветоножках напоминали клюв пеликана. Я надрезал перочинным ножом влагалище одного листа, но из надреза не выступило ни капли жидкости: либо растение высохло, либо местная разновидность не столь гостеприимна, как ее мадагаскарский сородич[105]. Листья были очень похожи на банановые, однако не обладали их нежным, живым оттенком; те из них, которые лежали на земле, своей глянцевитой поверхностью ярко отражали солнечный свет.

Почва здесь состояла из чистого белого песка, на котором рос мелкий лес. Лишь в низинах, на пересохших болотах, попадались высокие эвтерпы. Неведомо откуда выскочил броненосец и юркнул в свою нору — грязную, облепленную комарами дыру среди корней. Быстро скользнул через тропу длинный, около полутора метров, необычно темный бушмейстер. Сирил убил маленькую, но смертельно ядовитую очень красивую виперу (Bothrops bilineatus) с темно-зеленой спиной, желтым брюхом и белыми кольцами вокруг глаз. Появились и тут же бросились врассыпную, тявкая почти по-собачьи, шесть пекари. Показались следы ягуара, один раз совсем свежие —