Инструментарий человечества - Кордвейнер Смит

Только мудрый безумец, прилетевший со звезд, может не заметить, кто я такая, подумала она, а ему сказала:

– Нет смысла обсуждать мою «необычность». Я устала от этой Земли, и поскольку мне необязательно умирать, чтобы ее покинуть, я бы хотела отправиться к звездам. Мне почти нечего терять… – Она начала рассказывать ему про Мону Маггеридж, но вовремя спохватилась.

Полные сочувствия серые глаза смотрели на нее, и сейчас ситуацию контролировал он, а не она. Она изучала эти глаза. Они не закрывались сорок лет в почти абсолютной темноте крошечной кабины. Тусклые циферблаты вспыхивали пылающими солнцами на его усталой сетчатке, прежде чем он успевал отвести взгляд. Время от времени он выглядывал в черную пустоту и видел силуэты парусов, почти черные на фоне непроглядной черноты, милями своих полотнищ впитывающие давление самого света и несущие моряка с его замороженным грузом на невозможных скоростях сквозь океан непостижимой тишины. И то, что совершил он, желала совершить она.

Взгляд его серых глаз обернулся улыбкой на губах. На юном-старом лице, мужском по форме и женском по фактуре, улыбка казалась невероятно нежной. Хелен едва не заплакала, увидев, как он улыбается ей подобным образом. Этому учились люди среди звезд? Заботиться о других и раскрываться перед ними лишь ради того, чтобы выказать любовь, а не пожрать жертву?

– Я вам верю, – сдержанно произнес он. – Вы первая, кому я поверил. Все эти люди утверждали, что тоже хотят быть моряками, даже мне в лицо. Они не понимали, что это значит, но все равно утверждали, и я ненавидел их за эти слова. Но вы… вы другая. Быть может, вы отправитесь к звездам, хотя я надеюсь, что этого не произойдет.

Словно очнувшись ото сна, он оглядел роскошную комнату со сверкающими позолотой и эмалью роботами-официантами, которые стояли в стороне с небрежной элегантностью. Они были созданы для вечного ненавязчивого присутствия; достичь подобного эстетического эффекта было нелегко, однако разработчику это удалось.

Остаток вечера прошел с неизбежностью хорошей музыки. Они отправились на вечно пустынный пляж, сооруженный возле отеля архитекторами Нового Мадрида. Немного поговорили, посмотрели друга на друга и занялись любовью с твердой уверенностью, несвойственной им обоим. Он был очень нежным и не догадывался, что в генитально умудренном обществе стал первым любовником, которого она пожелала – и с которым занялась любовью. (Как могла дочь Моны Маггеридж желать любовника, или мужа, или ребенка?)

На следующий день она воспользовалась свободой своей эпохи и попросила его жениться на ней. Они вернулись на свой личный пляж, на котором, благодаря чудесам сверхтонкой локальной погодной настройки, царил полинезийский вечер посреди высокогорного холодного плато центральной Испании.

Она попросила его – она попросила – жениться на ней, а он отказался, так нежно и любезно, как шестидесятипятилетний мужчина может отказать восемнадцатилетней девушке. Она не стала настаивать; их сладостно-горький роман продолжился.

Они сидели на искусственном песке искусственного пляжа и болтали пальцами ног в подогретой морской воде. Потом лежали возле искусственной песчаной дюны, скрывшей Новый Мадрид из виду.

– Могу я снова спросить, почему ты стал моряком? – сказала Хелен.

– Простого ответа нет, – откликнулся он. – Может, ради приключений. По крайней мере, отчасти. И я хотел увидеть Землю. Не мог позволить себе путешествие в коконе. Теперь… думаю, мне хватит до конца жизни. Я могу вернуться на Новую Землю в качестве пассажира за месяц вместо сорока лет; меня заморозят в мгновение ока, поместят в адиабатический кокон, пристегнут к следующему отбывающему кораблю – и я проснусь уже дома, а управлять кораблем будет какой-то другой глупец.

Хелен кивнула. Она не стала говорить ему, что и так все это знает. Она изучала корабли с тех пор, как познакомилась с моряком.

– Когда плывешь среди звезд, – сказала она, – ты можешь рассказать – хотя бы попробовать, – на что это похоже?

Его взгляд обратился в глубины собственной души, а голос зазвучал так, словно доносился издалека:

– Бывают моменты – или недели, в корабле трудно понять, – когда кажется, будто оно того стоит. Ты ощущаешь… как нервные окончания тянутся к звездам, пока не коснутся их. Ты чувствуешь себя колоссальным. – Постепенно он вернулся к ней. – Звучит банально, но это меняет тебя навсегда. Я имею в виду не очевидные физические перемены, а… ты обретаешь себя, а может, теряешь. Вот почему, – продолжил он, махнув рукой в сторону Нового Мадрида, скрытого за дюной, – я не могу этого вынести. Думаю, Новая Земля похожа на Землю, какой та была в старые времена. Там есть какая-то свежесть. Здесь же…

– Я знаю, – сказала Хелен Америка – и она действительно знала. Слегка декадентская, слегка порочная атмосфера Земли должна была показаться удушающей человеку со звезд.

– Ты не поверишь, – сказал он, – но там океан бывает слишком холодным, чтобы плавать. У нас есть музыка, которую играют не машины, и удовольствия, которые исходят из наших тел, хотя их никто туда не вживлял. Я должен вернуться на Новую Землю.

Некоторое время Хелен молчала, сражаясь с болью в сердце.

– Я… я… – начала она.

– Знаю, – резко перебил он, почти с яростью обрушившись на нее. – Но я не могу тебя взять. Не могу! Ты слишком молода, тебя ждет твоя жизнь, а я выкинул четверть своей. Нет, не так. Я ее не выкинул. И я бы не согласился забрать ее назад, потому что взамен получил нечто, чего прежде у меня не было. И получил тебя.

– Но если… – вновь начала она.

– Нет. Не порть момент. На следующей неделе меня заморозят в коконе, и я буду ждать следующего корабля. Долго мне не продержаться, я могу ослабеть. Это было бы ужасной ошибкой. Но сейчас мы вместе, и у нас будут наши отдельные жизни, чтобы помнить. Не думай больше ни о чем. Мы ничего, ничего не можем сделать.

Хелен не стала говорить – ни тогда, ни потом – о ребенке, на которого начала надеяться, ребенке, которого у них теперь не будет. А может, она могла использовать ребенка. Могла привязать его к себе, он был честным человеком и женился бы на ней, если бы она сказала. Но любовь Хелен, даже тогда, в молодости, была такой, что она не могла воспользоваться подобными средствами. Она хотела, чтобы он пришел к ней по своей воле, женился на ней, потому что не мог без нее жить. Для такого брака ребенок стал бы еще одним благословением.

Разумеется, оставался другой вариант. Она могла родить ребенка, скрыв имя отца. Но она не была Моной Маггеридж. Она слишком хорошо знала ужасы, и ненадежность, и одиночество жизни Хелен Америки, чтобы создать еще одну Хелен. И на выбранном ею пути не было места ребенку. Поэтому она сделала единственное, что ей оставалось. В конце их пребывания в Новом Мадриде она позволила ему попрощаться. Молча, с сухими глазами она ушла. Затем отправилась в арктический город, город удовольствий, где подобным никого не удивишь, и, испытывая стыд, тревогу и нарастающее сожаление, прибегла к услугам конфиденциальной медицинской службы, которая избавила ее от нерожденного ребенка. Потом она вернулась в Кембридж и подтвердила свой статус первой женщины, которая поведет корабль к звездам.