Инструментарий человечества - Кордвейнер Смит

– Романтично, ну конечно! – фыркнула дочь. – Это ничуть не лучше тебя и твоей дряхлой игрушки. – Она показала на крошечную старую живую куклу, которая уснула возле своего молока. – По-моему, она ужасна. Тебе нужно избавиться от нее. А миру нужно избавиться от моряков.

– Не будь такой категоричной, милая, – ответила мать.

– Не будь старой сентиментальной дурой, – парировала дочь.

– Может, так и есть, – ответила мать с любящим смешком и осторожно переложила спящее создание на мягкое кресло, чтобы на него не наступили и не покалечили.

XII

Посторонним никогда не узнать, чем в действительности закончилась та история.

Более века спустя после свадьбы Хелен лежала при смерти; она умирала счастливой, потому что рядом был ее возлюбленный моряк. Она верила, что раз им покорился космос, значит, может покориться и смерть.

Ее любящий, счастливый, усталый умирающий разум затуманился, и она вспомнила спор, к которому они не возвращались десятилетия.

– Ты действительно появился на «Душе», – сказала она. – Действительно встал рядом со мной, когда я растерялась и не знала, как использовать оружие.

– Раз я пришел тогда, дорогая, значит, приду снова, где бы ты ни была. Ты моя милая, мое сердце, моя истинная любовь. Ты моя храбрейшая госпожа, отважнейший человек. Ты моя. Ты пришла за мной. Ты моя госпожа, которая правила «Душой».

Его голос прервался, но лицо осталось спокойным. Он никогда не видел, чтобы кто-то умер таким уверенным и счастливым.

I. Стол

Светопробой – адский способ зарабатывать на жизнь. Разъяренный Андерхилл захлопнул за собой дверь. Нет смысла носить форму и выглядеть как солдат, если люди не ценят твою работу.

Он опустился в кресло, откинул голову на подголовник и надел шлем.

Ожидая, пока пробойная установка прогреется, он вспомнил девушку во внешнем коридоре. Она посмотрела на установку, а затем – с презрением – на него.

– Мяу. – Вот и все, что она сказала, но его резануло, будто ножом.

Кем она его считала – дураком, бездельником, ничтожеством в форме? Неужели она не знала, что каждые полчаса светопробоя стоили ему двух месяцев в госпитале?

Установка прогрелась. Он чувствовал квадраты окружающего пространства, ощущал себя в центре огромной сетки, кубической решетки, заполненной пустотой. В этой пустоте он чуял глухой, тошнотворный ужас самого космоса и испытывал кошмарную тревогу, с которой его разум отмечал мельчайшие следы инертной пыли.

Он расслабился, и благодатная прочность Солнца, часовой механизм знакомых планет и Луны окружили его. Наша Солнечная система была прелестной и незамысловатой, как старинные часы с кукушкой, полной привычного тиканья и обнадеживающих шорохов. Странные маленькие спутники Марса носились вокруг своей планеты, словно обезумевшие мыши, но их непрерывное движение само по себе говорило: все в порядке. Высоко над плоскостью эклиптики он чувствовал полтонны пыли, дрейфовавшей в стороне от человеческих маршрутов.

Здесь было не с чем сражаться, ничто не могло бросить вызов рассудку, вырвать живую душу из тела с корнями, сочащимися миазмами, словно кровью.

В Солнечной системе ничто не двигалось. Он мог вечно носить пробойную установку – и быть своего рода телепатическим астрономом, человеком, способным почувствовать, как жаркая, теплая защита Солнца пульсирует и пылает рядом с его живым разумом.

Вошел Вудли.

– Мир тикает, – сказал Андерхилл. – Докладывать не о чем. Неудивительно, что светопробойные установки появились только после открытия плоскоформирования. Здесь, в недрах горячего Солнца, так тихо и приятно. Можно ощутить, как все кружится и вращается. Здесь уютно, и определенно, и компактно. Будто сидишь у себя дома.

Вудли хмыкнул. Он не был склонен к полету фантазии.

Андерхилл невозмутимо продолжил:

– Наверное, быть древним человеком было очень приятно. Интересно, зачем они уничтожили свой мир войной? Им не нужно было плоскоформировать. Не нужно было отправляться в космос, чтобы заработать на жизнь среди звезд. Не нужно было уворачиваться от крыс и играть в игру. Они не могли изобрести светопробой, потому что он им не требовался. Верно, Вудли?

– Угу, – снова хмыкнул Вудли. Ему было двадцать шесть, еще год – и он выйдет в отставку. Он уже выбрал ферму. Десять лет он упорно трудился, занимаясь светопробоем с лучшими из них. Он смог сохранить рассудок, не слишком задумываясь о своей работе, решая проблемы по мере их возникновения и забывая о своих обязанностях до следующей чрезвычайной ситуации.

Вудли никогда не стремился к популярности среди напарников. Никто из напарников не испытывал к нему приязни, а некоторые даже злились на него. Подозревали, что время от времени он скверно думает о напарниках, но поскольку никто из них так и не сформулировал четкую жалобу, другие светопробойщики и главы Инструментария его не трогали.

Андерхилл по-прежнему не мог надивиться их работе.

– Что в действительности происходит с нами, когда мы плоскоформируем? – весело болтал он. – Как думаешь, это похоже на смерть? Ты когда-нибудь видел человека, из которого извлекли душу?

– Извлечение души – всего лишь фигура речи, – ответил Вудли. – После всех этих лет мы по-прежнему не знаем, есть ли у нас душа.

– Но я видел одну. Я видел, как расщепился Догвуд. Получилось нечто странное. Влажное и липкое, словно кровоточащее, оно вышло из него – и знаешь, как они поступили с Догвудом? Его забрали в ту часть госпиталя, куда мы с тобой никогда не ходим, на верхний уровень, к остальным, туда, куда отправляются те, кто попался крысам Наверху-и-Снаружи и выжил.

Вудли сел и раскурил старинную трубку. Он жег в ней что-то под названием «табак». Это была дурная привычка, но она придавала ему лихой, авантюрный вид.

– Послушай меня, малыш. Не тревожься об этом. Светопробой постоянно совершенствуется. Напарники совершенствуются. Я видел, как они пробили двух крыс на расстоянии сорока шести миллионов миль друг от друга за полторы миллисекунды. Пока людям самим приходилось работать с пробойными установками, всегда существовала вероятность, что, поскольку человеческому разуму требуется минимум четыреста миллисекунд, чтобы нацелить светопробой, мы не сможем сжигать крыс достаточно быстро, чтобы защитить наши плоскоформирующие корабли. Напарники это изменили. Взявшись за дело, они опережают крыс. И всегда будут опережать. Понимаю, непросто делить разум с напарником…

– Им тоже непросто, – возразил Андерхилл.

– О них не беспокойся. Они не люди. Пусть сами о себе позаботятся. Я видел больше светопробойщиков, которые свихнулись от общения с напарниками, чем тех, которых поймали крысы. Скольких из попавшихся крысам ты можешь перечислить?

Андерхилл посмотрел на свои пальцы, сиявшие зеленым и фиолетовым в ярком свете настроенной пробойной установки, и сосчитал корабли. Большой палец – «Андромеда», погибшая с командой и пассажирами; указательный и средний – «Освобождение-43» и «Освобождение-56», чьи пробойные установки сгорели, а все мужчины, женщины и дети на борту погибли или сошли с ума. Безымянный палец, мизинец и большой палец другой руки – три первых линкора, уничтоженных крысами, когда люди осознали, что под самим космосом кроется нечто живое, капризное и злобное.